— Если бы я не знал, что девочки его совсем не интересуют, меня бы волновало, почему ты так часто с ним зависаешь.

Он делает круг по комнате.

— Вот узнал, что вчера вы с ним ходили на художественную выставку.

— Да, ходили на выставку. А кто тебе рассказал?

— Торарин Драгфьорд. Он один из нас, поэтов «Мокко». Читал по радио рассказ.

— Да, мы с ним здоровались. Он, кстати, говорил о тебе.

— Правда?

— Сказал, что у тебя большие способности, что будешь знаменит.

— Так и сказал?

— Да.

Поэт улыбается.

— То же самое я на днях говорила ему. Что у него большие способности, что будет знаменит.

Поэт явно растроган и уже забыл о моем друге-моряке.

Он садится за стол, набивает трубку, закуривает, затем встает, подходит к окну и вглядывается в метель. Развернувшись, идет к кровати.

— А не поспать ли нам, пока ты не ушла? Потом радиоистория после ужина.

— Разве ты не собираешься на встречу с поэтами?

— Сегодня вечером нет. Думал поухаживать за своей девушкой.

Поэт обнимает меня.

— Мне пришло в голову, что мы бы могли в выходные сходить на танцы. Потанцевать. Как влюбленные парочки.

Выпустив меня из своих объятий, он идет искать пластинку Прокофьева.

Занавески номер один

Пока мой моряк шьет для нас с поэтом занавески, я сижу на кровати и печатаю на машинке, стоящей на ночном столике. Все происходит синхронно. Когда я заканчиваю главу, друг протягивает мне сложенные занавески. Он сам вызвался купить ткань. Выбрал оранжевую с фиолетовыми ромбами и ажурным кружевом снизу. Он ставит швейную машинку в шкаф и освобождает для меня письменный стол.

Я улыбаюсь ему и вставляю в каретку новый лист.

Он стоит у меня за спиной и следит, как я пишу.

— А я есть в этой истории?

— Ты одновременно в ней и не в ней.

— Я не принадлежу ни к одной группе, Гекла. Насчет меня забыли распорядиться.

Он садится на диван, я встаю и сажусь рядом.

— Удели мне главу в романе, чтобы моя жизнь получила смысл. Напиши о мальчике, который любит мальчиков.

— Напишу.

— И не терпит насилия.

Я киваю.

— Какое разноцветье, — говорит поэт, когда я вешаю занавески. — Как фиолетовая гора на закате.

Он выключает свет.

— Мне нет дела до твоих визитов к этому гею, — добавляет он.

— Ты знаешь, Гекла, что печатную машинку изобретали пятьдесят два раза? — спросил мой моряк, глядя, как я пишу.

Занавески номер два

Подруга развесила на веревке пеленки на морозе, и они смерзлись. Я собираю их вместе с прищепками и вношу в дом.

Она благодарит меня и говорит, что совсем забыла про белье.

— Помнишь, я рассказывала о соседке, которая не спит по ночам и, стоя у кухонного окна, смотрит в мою сторону?

— Помню.

— Прошло три месяца, а занавески в окнах у нее так и не появились. Я столкнулась с ней вчера в рыбном магазине, она стояла за мной и ждала, пока продавец, пристально глядя на меня, заворачивал мне рыбу. И тогда я подумала: женщины из других домов, которые, как и я, одни сидят с детьми, захотели бы по очереди варить пикшу и расходиться по домам с готовым ужином к приходу мужей. Наверное, я приглашу соседку на кофе и рождественский пирог. Не считая тебя, она будет первой, кого я приглашу в гости после того, как мы сюда переехали. Когда появится живот, продавец перестанет на меня смотреть. Они не смотрят на женщин в пальто для беременных.

Пока мы разговариваем, подруга поит дочку из бутылочки.

— Вернувшись домой из рыбного магазина, я села написать несколько строк, пока спит Торгерд. И, не успев опомниться, написала целую историю, Гекла.

— Рассказ?

— Историю о женщине из соседнего дома. Я отправила ее ходить ночью по городу с беспокойным ребенком в коляске. Заставила страдать от расстройства желудка. Была светлая летняя ночь. И ребенок заснул. А женщина бродила по кварталу и увидела, как мужчины выносят что-то завернутое в ковер, и поняла, что это человеческое тело. Преступление оказывается неразрешимой загадкой для полиции, но женщина берется ее решить. Я дала ей найти улику в песочнице, которую мужчины не увидели, потому что вообще не искали на детской площадке. Но ей никто не верит. В истории я использую одну фразу из моей собственной жизни. Нельзя позволять фантазии сбить себя с толку, Иса, сказал мне как-то Лидур. Я вложила его слова в уста полицейского, который допрашивает женщину. Хорошо, что никто не знает, какой глупостью я занимаюсь посреди дня.

Она трясет головой.

— Я не понимаю, что на меня нашло. Как вообще могло прийти в голову убивать людей. Продавец в магазине электротоваров стал меня узнавать. Раньше я приходила раз в месяц, теперь прихожу раз в неделю.

Некоторое время она молчит.

— Идея приходит ко мне легко, как короткое замыкание в шнуре утюга.

Затем она спрашивает:

— Ты что-нибудь заметила?

Я осматриваюсь.

Новой картины не прибавилось.

— Шторы?

Она улыбается.

— Я приобрела цветок в горшке. Бегонию.

Двадцать третья ночь

Мне не спится.

Поэт спит.

За исключением звездного неба, мир черен.

Ко мне приходит предложение, за ним другое, ко мне приходит образ, целая страница, целая глава. Она бьется у меня в голове, как тюлень, попавший в сети. Я стараюсь не отрывать взгляда от луны за окном, прошу предложения не уходить, мне нужно выбраться из кровати и их записать, чтобы они не исчезли. Мир увеличивается, и еще одной ночью я становлюсь больше себя самой, прошу Бога помочь мне уменьшить мир снова и дать мне черное спокойное море, красивую картину спокойной жизни с голландской мельницей, как на календаре в витрине книжного магазина, или картинку со щенками, как на крышке конфетной коробки, в которой Йон Джон хранит свои газетные вырезки. Мне хочется и не хочется, хочется продолжать каждый день изобретать мир, не хочется варить рыбу на плите Siemens и обслуживать мужиков в «Борге», перемещаясь с серебряным подносом из одного сигарного облака в другое, хочется, когда я не пишу, целый день читать книги. Поэт не знает о тюлене, который бьется во мне под пуховым одеялом, он тянет ко мне руку, и я позволяю ему это, одновременно отпуская слова, завтра утром их уже не будет, каждую ночь я теряю по четыре предложения.

Быть поэтом — большой труд

Когда я возвращаюсь домой с работы, поэт ждет меня с радостной новостью.

— Газета социалистической партии опубликует мое стихотворение.

Как он объясняет, его стихотворение