– Подожди, мне нужно записать.

– Что – записать?

– Как что? Что ты в кои-то веки снизошел до моих скромных криминалистических способностей.

– Ладно, не перебивай. Только сейчас мы уйдем отсюда, чтобы не мешать Сонечке – «Сонечке?! Вот даже как!» – мыть посуду…

Но, с другой стороны, Наталия вдруг почувствовала, что и Логинову как будто доставляет удовольствие мысль о том, что в их доме, квартире, где они живут, появился человек, который будет теперь заботиться о них, о том, чтобы всегда была еда, а вокруг было чисто. Неужели в нем начали просыпаться естественные человеческие желания и пороки, неужели с Логинова посыпалась лубочная позолота святости и он наконец станет нормальным ленивым и жаждущим наслаждений человеком? Тогда, быть может, он по-другому взглянет на деньги и на некоторые важные, на ее взгляд, жизненные принципы, которые позволят ей не скрывать от него свой бизнес? «Как было бы хорошо!»

Ее мечтания были прерваны потоком слов, которые она едва успевала теперь увязывать между собой, чтобы появился хоть какой-нибудь смысл… Они перебрались в спальню, легли на кровать, и Логинов начал рассказывать:

– Тридцатого мая был убит выстрелом в голову известный журналист Андрей Селиванов. Убийство произошло в его квартире… Соседи рассказали, что в квартире было много народу, они шумели, стреляли и кричали, громко разговаривали, затем послышался звон битого стекла, после чего живший через стенку от Селиванова пенсионер вызвал милицию… Еще этот старичок рассказал, что видел, как на его балконе появился высокий крупный человек и принялся спускаться вниз по пожарной лестнице. И что стреляли в него, потому что на балконной двери в нескольких местах остались следы от пуль.

– Ты вот говоришь, что Селиванов – известный журналист… Просвети.

– Он был собкором нескольких, как сейчас стало известно, крупных московских газет и писал в основном статьи разоблачительного характера, преимущественно касающиеся политиков. За пару дней до того, как его убили, он…

– Поточнее. – Наталия достала блокнот и ручку. – За пару дней, значит, двадцать восьмого мая, так? И что же случилось двадцать восьмого мая?

– Он прилетел из Рима… А вот что он там делал, пока никому не известно. Очевидно, готовил какой-нибудь очередной компромат.

– А разве вы еще не выяснили, кто на этот раз был его мишенью?

– В том-то и дело, что нет. Если бы мы это выяснили, мы бы пошли дальше, а так, говорю же, топчемся на месте… Ты все записываешь?

– Разумеется. Что дальше.

– До того как прозвучал первый выстрел, то есть до убийства Селиванова и до прихода в его квартиру еще каких-то лиц (это все по показаниям свидетелей, которые много чего слышали, но никого не видели, потому что боялись выйти из своих квартир), между убийцей и Селивановым произошел разговор, причем на повышенных тонах… И убийце удалось скрыться. Не исключено, что это и был тот самый высокий и крупный мужчина, которого видел на своем балконе сосед-пенсионер.

– То есть к Селиванову пришел человек, они крепко поговорили, после чего гость убил Селиванова, а в это время – чуть раньше или чуть позже убийства, вы этого еще не знаете – к Селиванову пожаловали еще люди, которые пришли либо по его журналистскую душу, либо, что тоже возможно, им нужен был тот человек, который убил Селиванова. В любом случае, войдя в квартиру… Кстати, она что же, была открыта?

– Да, дверь никто не взламывал, поэтому можно предположить, что замок был поставлен на предохранитель, то есть дверь была прикрыта, но не заперта, поэтому «гости», позвонив, а может, и без звонка или вообще услышав выстрел, ворвались в квартиру, но застали в ней только мертвого Селиванова. Убийца же выскочил на балкон, перелез на соседний и, спасаясь от погони, спустился по пожарной лестнице вниз (благо, всего третий этаж).

– Это все? Нет ни версий, ни улик, оставленных убийцей, ничего?

– Почему же, есть кое-что. Пуля, которой был убит Селиванов, была выпущена из пистолета немецкого образца, судя по всему, трофейного оружия, из чего можно сделать вывод, что убийца являлся либо хозяином этого пистолета, но тогда ему, значит, больше шестидесяти лет и он вряд ли так сигал бы по балконам, либо это его сын или родственник.

– Откуда такая уверенность? Этот пистолет могли сотню раз уже перепродать или передарить. Главное, что у вас нет этого пистолета, а значит, нет и отпечатков пальцев. Ну а следы обуви, отпечатки пальцев на мебели, я не знаю, косяках, ну как обычно?… Сигареты или что-то там еще?… Что-нибудь нашли?

– Никаких отпечатков пальцев, а следы обуви самые обычные, сорок пятого и сорок четвертого размеров, ботинки итальянские, которыми завален весь город и, наверное, вся страна.

– Хорошо, Бог с ним, с Селивановым. Я посмотрю… А теперь про хирурга. Разве его убили?

– С ним вообще произошла очень странная история. К нему в операционную ворвалось трое мужчин в масках, схватили медсестру, оглушили ее, а затем стали что-то требовать от Бурковица…

– Это фамилия хирурга?

– Да. Им что-то от него надо было, один из них заломил руку доктора назад, да так сильно, что вывихнул ему сустав. Но Бурковиц умер, конечно, не от этого, а от сердечного приступа. Сказал что-то и умер… В операционной было шумно, сестра, которая как раз входила в операционную буквально за минуту до смерти Бурковица, увидев бандитов, побежала по коридору в ординаторскую и вызвала милицию. Потом вернулась, спряталась за дверью, откуда студентам позволяют следить за ходом операции, и увидела вообще странную картину: один из бандитов склонился зачем-то над телом лежащего на столе больного. Было такое ощущение, будто он там что-то искал…

– Это он! – воскликнула Наталия и даже подскочила на кровати. – Это точно он!

– Кто?

– Тот самый неудавшийся хирург, который вспарывал животы своим жертвам. Ты разве не получал от Романова результаты экспертизы?

– Нет, а что?

– Но разве ты не видел, что у всех трех женщин разрезаны животы? Неужели тебе не кажется подозрительным, что в операционную врываются бандиты, что-то требуют от Бурковица, а когда он умирает, начинают копаться в животе пациента? Кстати, вы установили, кто именно лежал на столе и какую форму анестезии применил Бурковиц во время операции?

– Установили, конечно, операцию делали под общим наркозом, а пациенткой была девушка по фамилии Гольцева.

– Поздравляю тебя, прокурор, ты мечтал объединить все преступления, вот и получай: три женщины и убийство Бурковица – одного поля ягода. Это как пить дать.

– Ты думаешь, что у Бурковица было что-то такое, что он мог спрятать в живот пациента? Уж не пистолет ли, которым убил Селиванова? – рассмеялся Логинов.

– Да ты не смейся. Может, и он, откуда мы знаем? И что мы вообще знаем? Ровным счетом ничего.

– Ты допускаешь мысль о том, что Бурковиц, уважаемый в городе человек, пришел к Селиванову, наорал на него, затем убил и в свои семьдесят лет стал лазать по балконам?