— Знаю. И уверен, что поступаю неправильно. Но ничего не могу с собой поделать, дорогая. Я хочу, чтобы ты стала моей. Может, если бы ты все время не ускользала от меня, я был бы менее настойчив. А так все время возникает ощущение, что мне приходится за тобой гнаться. В конце концов, каждый мужчина — охотник…

— А женщина — добыча? Мне казалось, что в наше время женщины охотятся за мужчинами, а не наоборот. Мужчины, по-моему, стараются избежать жениться любой ценой.

— Если тебе будет легче, я клятвенно пообещаю, что всю следующую неделю ни разу не заговорю с тобой о свадьбе. Но при одном условии. Если ты мне разрешишь поводить тебя по Мадриду и все тебе здесь показать. Согласна?

Конечно, Хуан знал, что она согласится. И судя по заговорщическим улыбкам, которыми обменялись графиня с дочерью, можно было с уверенностью предположить, что Линн уедет из Мадрида невестой Хуана, хочет она того или нет. Эта мысль невольно заставила ее поежиться…

Все устали после долгой дороги. Все, кроме Хуана. Он сказал, что у него есть еще дела. Но когда Линн собралась ложиться спать, кто-то тихонько постучал в дверь ее комнаты. Хуан?! И ее сердце забилось от страха и радостного предвкушения. Но оказалось, что это графиня.

Пройдя в комнату, графиня села в кресло и без обиняков сказала, что счастлива иметь такую замечательную невестку, как Линн. На ее обычно бледных щеках сейчас выступил легкий румянец, а глаза сияли.

— Ваш отец мечтал, чтобы вы с Хуаном поженились. И вот теперь его мечты воплотились в реальность.

— Надеюсь, Хуан хочет жениться на мне не потому, что этого хотел мой отец, — осторожно произнесла Линн.

Графиня испуганно взглянула на нее.

— Нет, конечно же, нет. Хуан любит вас. Это сразу заметно.

Да, Хуан выказывает ей свою любовь на глазах у всех. Не таясь. Причем так, что любая другая женщина на ее месте была бы только польщена. Не говоря уже о той страсти, которая проявляется, когда они остаются наедине… Возможно ли, чтобы он мог так искусно притворяться? Вряд ли. Но тогда что же ее гнетет?

Графиня вдруг встала, и Линн заметила, что мать Хуана растерянно мнется. Как будто собирается что-то сказать, но не решается начать.

— Линн, я знаю, что в Англии на многие вещи смотрят по-другому. Поэтому вы на меня не обижайтесь… но у нас в Испании незамужние и даже уже обрученные девушки не имеют тех свобод, которыми наслаждаются молодые женщины в Северной Европе. Мой сын — мужчина горячий и страстный. — Графиня встретилась взглядом с Линн и чуть покраснела. — Пожалуйста, поймите меня правильно, но я не хочу, чтобы у вас с ним были… близкие отношения до свадьбы. И дело не только в том, что в доме живет Мерседес. Прислуга, знаете ли, любит поболтать. А у Хуана достаточно тетушек и кузин, которые еще более старомодны, чем я. Вы меня понимаете, правда?

Графиня выглядела такой смущенной, что Линн просто не могла на нее обижаться. К тому же она сама не стремилась к интимной близости с Хуаном до тех пор, пока сомнения не покинут ее сердце.

— И не сомневайтесь, моя дорогая. Хуан от вас без ума, — прошептала графиня и поцеловала Линн в щеку. — Я вижу, как он на вас смотрит. Так можно смотреть только на женщину, которую безмерно любишь.

Когда графиня ушла, Линн легла в постель. Почему Хуан сказал маме и сестре о том, что собирается жениться на Линн, не получив ее согласия на брак? Впечатление было такое, что он намеренно старается принудь ее выйти за него замуж. Но ведь это какой-то абсурд…

В ту ночь Линн плохо спалось. Ей снился кошмар. Она ведет машину Хуана по извилистой горной дороге. И вдруг «ягуар» выходит из повиновения. Еще мгновение, и на каком-нибудь крутом повороте она не справится с управлением и разобьется насмерть. Но Линн ничего не в силах сделать. Какая-то неведомая, страшная сила управляла теперь ее волей и действиями, сила, перед которой она абсолютно беспомощна.

Проснувшись, Линн решила, что сон был пророческим.

Следующая неделя была суматошной. Для начала графиня решила обновить гардероб Линн. И каждое утро Линн, графиня и Мерседес отправлялись в долгие походы по магазинам, возвращаясь домой только к обеду.

Хуан тоже уходил рано утром и приходил ближе к вечеру. Но даже дома он был поглощен делами и постоянно думал о чем-то своем.

К концу недели Линн уже познакомилась с большинством многочисленных родственников графини. К ней отнеслись очень тепло, хотя чувствовалось, что за вежливыми и ненавязчивыми вопросами скрывается неуемное любопытство. Очень скоро стало ясно, что кое-кто из родни графини не одобрял ее брака англичанином. Не без едкой иронии Линн спрашивала себя, а как, интересно, они отнесутся к тому, что Хуан собрался жениться на дочери этого самого англичанина?

Как ни странно, но за эту неделю она успела смириться с тем, что уже очень скоро станет женой Хуана. Хотя по-прежнему чувствовала, что ей нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью о необходимости круто изменить свою жизнь.

Утром, на седьмой день пребывания в Мадриде, Хуан заявил, что собирается показать Линн город.

Начали они с уже знакомой ей Пласа Майор с величественными постройками семнадцатого века. Затем в церкви Эрмита де Сан-Антонио де ла Флорида любовались фресками Франсиско Гойи. Хуан хорошо знал историю города. Он необыкновенно интересно рассказывал о владычестве Абд-ар-Рахмана I, подчинившего все мусульманские владения на Пиренейском полуострове, о том, как Кастилия была отвоевана у мавров, о «Непобедимой армаде», в битве с которой Англия взяла верх над Испанией… Словом, Хуан открылся ей с новой, очень привлекательной стороны.

За обедом в маленьком уютном ресторанчике неподалеку от королевского дворца он упомянул о своем отце и честно признался, что они с ним не ладили.

— Отец был человеком старой школы. Считал, что детей не должно быть ни видно ни, слышно. У меня всегда было чувство что я его раздражаю уже тем, что существую. Он держал меня в ежовых рукавицах. — Хуан усмехнулся, заметив потрясенное выражение на лице Линн. — Но все было не так уж и плохо. Я редко бывал дома. Учился в школе-интернате. Но мне было больно видеть, как мама из-за него страдает. Когда он умер, я только обрадовался. Тебя это шокирует?

Линн покачала головой.

— Нет. Когда умерла бабушка, я тоже испытала облегчение. Но я тогда еще не понимала, чем мне это грозит. Я была уже большой девочкой, так что меня нельзя было удочерить. Меня определили сначала к одним опекунам, потом к другим. И так до тех пор, пока я не достигла того возраста, когда можно было поступать в университет. Только тогда я начала понимать, что бабушка не любила меня. Но я не виню ее за это. Просто она очень любила Джун, мою маму. И потеряла ее… Так что бабушку можно понять и простить.

— Но ей нельзя простить то, что она скрыла от тебя правду о твоем отце.

— Да. Но я все равно не хочу на нее обижаться. Потому что тогда придется вспомнить о прошлом. А я не хочу ничего вспоминать.