Это свойство, несомненно, обращается к примитивной части нашего мозга – рептильному мозгу, вместилищу наших реакций, рефлексов, но отнюдь не рассуждений. Так, впечатляющий эксперимент показал, что крыса, научившись нажимать рычаг, чтобы получить еду, перестает есть и умирает от голода, когда видит, что при нажимании на рычаг другая крыса получает удар электрическим током. У человека этот механизм – разделять страдание другого – существует и действует без участия сознания. Его могут подавлять или усиливать различные факторы – социальные, этнические, политические или религиозные.

Мы не так далеки здесь от феномена зеркальных нейронов: когда, например, некто смотрит футбольный или теннисный матч, с точки зрения неврологии он воспроизводит ту же самую нейронную реакцию, что Златан Ибрагимович или Роджер Федерер, конечно, при условии, что он любит эти виды спорта, так как эмоции здесь имеют решающее значение. Зритель видит каждое движение игроков. Идет мощный выброс адреналина. Связь между действием и восприятием чрезвычайно глубока. Голос производит аналогичное действие на человека и на группу. Эту мощную силу используют те, кто нами управляет.

Толпа похожа на человеческий мозг, а отдельные индивидуумы – на нейроны этого мозга, которые под воздействие голоса лидера будут вести себя как зеркальные нейроны. Таково влияние голоса на коллектив: отдельные люди уже не существуют как таковые, а растворяются в группе. Они проявляют себя в речи как один человек, они «впитывают» слова или, точнее, ассоциируют себя с ними и присваивают их: думая, что они согласны с политиком, на самом деле они согласны с собой.

Приручить телевизор…

Со времен Второй республики и избрания Луи-Наполеона во Франции больше не выбирали президента всеобщим голосованием. Оно было восстановлено при Пятой республике, когда выборы проходили в два тура 5 и 19 декабря 1965 года и соперниками были генерал де Голль и Франсуа Миттеран. В 1958 году победу де Голлю обеспечила коллегия выборщиков.

Этот институциональный переворот совпал с технической революцией: в дома пришло телевидение, хотя в 60-х годах только семь миллионов французов имели телевизор. Благодаря телевидению избиратели впервые стали свидетелями политических баталий. Сначала политики неохотно показывались на экране, начиная с генерала де Голля, который появлялся на нем всего дважды, дав понять, что если его не выберут, то наступит хаос: «Если граждане искренне и массово поддержат меня и попросят остаться на второй срок, то за будущее новой республики мы можем быть спокойны. В противном случае можно не сомневаться, что она сразу рухнет».

В 1965 году Шарль де Голль начал важнейшее революционное преобразование, приняв условия транслируемой по телевизору электоральной кампании, открытой для всех партий и гарантирующей всем кандидатам равное время для выступлений.

В этих новых условиях генерал добивался симпатии только своих сверстников, ветеранов Второй мировой войны, пренебрегая теми, кто не испытал восторга Освобождения, и не обращаясь в своих выступлениях к яркой молодежи послевоенной поры, на которую все эти медали не производили впечатления. С этого момента он потерял для себя часть Франции. Вопреки всем ожиданиям генералу пришлось баллотироваться повторно, так как в первом туре он не смог одержать победу над Франсуа Миттераном – политиком, который, будучи долгожителем Четвертой республики, все же не мог претендовать на почетное звание участника Сопротивления[16]. Впрочем, он никогда и не упоминал в своих выступлениях 1945 год. Ему удалось объединить вокруг себя избирателей левого толка, продемонстрировав тем самым, что он способен прислушиваться к мнениям, отличным от его собственных. Де Голль быстро понял, что необходима новая стратегия, и в промежутке между двумя турами согласился на телевизионное интервью журналисту Мишелю Друа, который еще дважды будет беседовать с ним, причем оба раза – в переломные, сложные для генерала периоды: в мае 1968 года и накануне референдума, на котором должен был решиться вопрос о его досрочной отставке.

В декабре 1965 года генерал понял, что новые бои разворачиваются на маленьком черно-белом экране, лишающем его вибрации многолюдных собраний, эмоционального отклика, дыхания толпы, помогающего импровизировать.

Первое интервью имело большое значение: он говорил о Европе и сельском хозяйстве – о двух предметах, не имеющих отношения к военной теме. Де Голль выбрал для себя имидж «бывший солдат». Ключевое слово – «бывший»: его военные годы, намекал он, безвозвратно ушли в прошлое. Маневр удался, и генерал стал кандидатом в президенты именно как «человек 60-х». Некоторые его фразы стали хрестоматийными и свидетельствовали о его метаморфозе: «Домохозяйка хочет прогресса, а не хаоса!» – «Франция – одна: она не левая и не правая!».

Де Голль не только стал солдатом новой республики, он олицетворял собой Францию. За него проголосовало 55,2 % избирателей. А за Миттераном с тех пор закрепилась репутация «левого».

Одного поля ягоды

Второй тур президентской кампании 1969 года не ослепляет блеском умов, но весьма интересен для анализа власти голоса в ее почти карикатурном варианте.

У французов был выбор между бывшим премьер-министром Жоржем Помпиду и временно исполняющим обязанности президента Аленом Поэром. Поединок Поэра с Помпиду не вызывал энтузиазма у избирателей, разве что забавлял созвучностью фамилий кандидатов и выглядел как выбор между разными марками одного и того же продукта. Голосование 1969 года было единственным, где явка в первом туре оказалась выше, чем во втором. Жак Дюкло, кандидат от Коммунистической партии, в то время одной из главных оппозиционных партий, называл их «одного поля ягоды» и убеждал не выбирать между ними, настолько идеи двух кандидатов были схожи.

Однако между их голосами, точнее, манерой говорить, лежала пропасть. Ален Поэр предпочитал обращаться к французам, а не к своему оппоненту. Повернувшись лицом к камере, он воплощал собой прошлое, выглядел как драматический актер, декламирующий текст, и какой текст! Его снимали крупным планом, и его самодовольство было очень заметно. Хотя Поэр родился в 1909 году – на 20 лет позже де Голля, – мне казалось, что он человек из XIX века. У него голос трагика с тембром, характерным для Гарри Бора[17], и безапелляционный тон. Да, он явно из прошлого.

Поэр начал свое выступление словами «Я вам обещал, что не допущу хаоса»: он человек даже не вчерашнего дня, а позавчерашнего, персонаж давно ушедших времени. Продолжение – в том же духе. Наконец камера отъезжает, чтобы показать нам, как ВРИО президента достает из внутреннего кармана листовку с критикой его политической программы, которую он тут же начинает зачитывать, водрузив на нос очки: «Шесть причин, почему я не буду голосовать за Поэра…» Действуя таким образом, он рекламирует эту листовку, потому что сказать что-то вслух – значит дать этому право на жизнь. Он снимает очки, складывает листовку и окончательно топит себя. «Теперь моя очередь вспомнить прошлое», – говорит он. Политика завтрашнего дня, по мнению Поэра, – это новый поворот вспять. Хуже того, он совершает еще одну ошибку, обращаясь прямо к Помпиду, тем самым подчеркивая достоинства противника: «Я не имел чести быть премьер-министром генерала де Голля…» Если бы меня попросили выбрать отрицательный пример публичного выступления, то речь Алена Поэра послужила бы превосходным образцом. Он не отрывал глаз от бумажки со своей речью и читал, не отступая ни на шаг от написанного, и мы напрасно попытались бы уловить в его голосе хоть какую-нибудь эмоцию, эмпатию, надежду и еще меньше – мечту.