же нужны были союзы пусть временные, если союзнички будут себе на уме, или долговечные, если станут хорошими исполнителями моей воли, меньше двигая вперед свою выгоду.

— На что я могу надеяться? — сухо, по-деловому спросил Никита Юрьевич Трубецкой, видимо, принявший решение. — И уповаю на благоразумие Ваше и дарованное господом здоровье императрицы Елизаветы Петровны.

Непрозрачный намек. Да я и не собирался смещать тетушку, видел, что многим она удобна, да и последние ее действия, направленные на укрепление своего трона, не позволяли надеяться на быстрый переворот. Затевать же заварушку не было резона, если меня до сих пор не стерли из списка наследников.

— Никита Юрьевич! — пожурил я пальцем Трубецкого. — Тетушка моя — императрица, а я не собираюсь менять сие обстоятельство, но все мы под Богом ходим. Вам же, коли соратником станете и разделите со мной все чаяния о благе Отечества, можно стать и Вице-канцлером.

Молчание длилось довольно долго. Было непонятным, что именно обдумывает князь Трубецкой. То ли ему мало быть вице-канцлером, но по моему разумению, он никак не тянул выше. То ли, напротив, немало предложил, и князь боится подавиться куском.

— Мне сложно понять, Ваше Высочество, чего именно Вы ждете от меня, смею предположить, что покорности, как требовал того и Ваш дед. Но покорность Вашему славному предку нередко держалась на том, что чаяния Петра Великого были разделяемы его «птенцами». По сему и мне было бы полезным понять, как Вы видите Россию, — Трубецкой посмотрел на меня, но, встретив мой взгляд, отвернул голову.

Проявляет покорность?

— Елизаветинские ставленники может и хороши, но они тетушки. Будущему императору нужны люди, с которыми он придет править. Те, кто волю государеву будут почитать превыше иного. Служить честно, но не выслуживаться. А Россия должна быть великой державой, где станут ладить лучшие товары, где станут выплавлять больше за все государства железа. Но главное — твердый трон и прямое престолонаследие, — обтекаемо ответил я.

— Боюсь обидеть Вас, Ваше Высочество, но нужно поработать рядом, понять и тогда отдаться и сердцем и душой на Вашу волю, — неуверенно говорил Никита Юрьевич Трубецкой.

— Так работайте, князь, помогайте очищать Москву, — сказал я и всем своим видом дал понять, что разговор закончен, пусть думает.

Трубецкие оттерты, есть шанс стать рядом с троном, вот пусть и думают.

Князь ушел, после искреннего поклона. Вид у него был взволнованным, но глаза горели.Он хотел, чтобы фамилия Трубецких звучала в России, в мире, чтобы с этой фамилией ассоциировали успехи России. На то я и давил, на то и уповал. И, когда земли Шуваловых перейдут в государственный Фонд, когда там же окажутся церковные земли да купленные мной и вместе с иными, что государству принадлежат, то можно много нововведений делать и уже существенно влиять на развитие технологий в сельском хозяйстве. Тут земли Трубецких, Салтыковых и иже с ними будут дополнительным подспорьем в деле.

Но мысли быстро ушли от выращивания свеклы и картошки, когда мне доложили о том, кто именно дожидается моей аудиенции.

Сердце забилось чаще, но я не показывал эмоции, даже оставшись наедине самим с собой. И не попытка «вербовки» Трубецкого заставляла волноваться. За дверью ожидал своей очереди полковник Шевич — отец Иоанны. Не справился я с наваждением, ибо слаб, как и все смертные.

Полковник был вызван мной как раз для содействия в наведении порядка в Москве, как и другие подразделения из казаков и даже егерей. Последние, лишь на короткое время, если в городе начнется серьезное противление моей воли по наведению порядка.

Да чего я себя обманываю⁈ Не столько для этого прибыл Шевич. Имеющихся сил в моем распоряжении хватило бы для реализации плана по зачистке Первопрестольной от ворья и без сербских гайдамаков. Я ждал встречи с Иоанной. После всех перипетий с Екатериной, образ сербской девушки настолько остро въелся в подкорку головного мозга, настолько идеализировался, что сопротивляться желанию было очень сложно. Я и так выжидал много времени, чтобы переболеть, остыть, дать Иоанне шанс сделать невозможным нашу встречу. Вышла бы она замуж, может тогда и выветрилось все, завалил бы память о прекрасной сербке податливыми женскими телами, и все. Но нет, замуж она на пошла, даже ни с кем не сговорена. Об этом мне доложили.

Удружил Степан Иванович Шешковский, наказал одному чинуше в Славяносербске следить за девицей.Тот случай, когда результат инициативы весьма спорный. И ругать моего безопастника не за что, и хвалить нету желания — сам запутался.

— Ваше Императорское Высочество! — практически без акцента проговорил полковник Шевич, как только вошел в кабинет.

Легкий поклон и игра в гляделки. Иван Бранкович Шевич, если на русский манер величать полковника — сына Бранко Шевича — вел себя дерзко, вызывающе. Сейчас на меня смотрел не верноподданный Российской империи и мой подчиненный, а отец дочери, которую… да ничего я ей не сделал и не посмел бы. Ну не насиловать же Иоанну? Но вот память о ней не стиралась.

— Полковник! Насмотрелись? — спросил я, добавляя металл в голос.

— Простите, Ваше Высочество, готов услышать Вашу волю и служить! — Шевич выпрямился, чуть загибая руки за спину.

— Вот и хорошо! Вам объяснили, что именно я хотел бы от ваших воинов? — спрашивал я.

— Так, Ваше Высочество! — строго ответил Шевич, смотря отрешенно, словно сквозь меня.

— Это хорошо, полковник! Я рассчитываю на Вас, — установилась неловкая пауза.

Я хотел задать более важный для меня вопрос. Притом видел не то, чтобы адекватного человека перед собой. Шевич явно догадался, почему он здесь.

— Как поживает Ваша дочь? — спросил я, стараясь не отводить глаз от офицера.

— Одна она у меня осталась, Ваше Высочество, замуж ей надо, уже перезрелок-девка. Думал, что приедем в Россию, найду ей офицера в мужья. А теперь что? Вы спасли ее, но забрали от воли отцовской, — тяжело дыша, с участившимся дыханием говорил Шевич. — Не можно ей с Вами, пропадет! Венчаться не выйдет, а быть…

Правильно расценивает ситуацию полковник. Женой мне быть она не сможет, кем? Возлюбленной, не больше! Не в том я положении, чтобы эпатировать общество. Мало того, что все еще женат, так и поступлю в точности, как и Катерина. Что меня тоже в тур по монастырям? Нельзя, мне еще идти против некоторых личностей, что подпортили жизнь, иначе сломаю операцию, которая уже больше полугода готовится.

— Я не хочу портить жизнь Иоанне, — сказал я и все-таки отвел глаза.

— Простите, Ваше Высочество, но поздно, — потупил взгляд Иван Шевич.

Что уже «поздно», я не стал уточнять, иначе разговор мог бы зайти уже в ненужное русло с объяснениями и упреками. Передо мной полковник, который со своими гайдамаками должен помочь навести порядок в Москве. Остальное пусть останется на потом, на очень скорое «потом».

— Приглашаю Вас с дочерью послезавтра на ужин, — сказал-отрезал я и всем своим видом показал, что аудиенция закончилась.

Приглашение и мне далось нелегко, а отцу, наверняка, дастся еще тяжелее его принимать, но достаточно неловких разговоров. Я хочу! Моя воля! Моя Иоанна!

— Мы будем, Ваше Высочество, — после долгой паузы несколько обреченно произнес полковник.

*………*………*

Петербург

21 мая 1751 года. Вечер.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин сидел у себя в кабинете, в доме,достроенномтолько три месяца назад. Канцлер, казалось, должен ликовать: он заключил необычайно выгодный для России мирный договор с Османской империей, уступив туркам лишь в малом, по большей части в репарациях. Никакой радости не ощущалось, а вот что довлело на сердце старика, так предчувствие опасности и даже обреченности. Вот главные ощущения канцлера. АБестужев, несмотря на рациональность и рассудительность чиновника, порой прислушивался и к чутью.

Он сделал ставку, и она проиграла– так мог бысказать Алексей Петрович, если бы заходил поиграть в ресторацию, но второй человек в империи предпочитал спокойный отдых, дома, со штофом чего-нибудь покрепче, лучше прозрачной жидкости.

Канцлер задумался: а действительно ли он второй человек в России? Ранее за этот эпитет он сражался с закулисным дельцом Петром Ивановичем Шуваловым, сейчас же многоопытный канцлер понимал, что он ни второй, ни десятый вельможа в империи. Скоро придет время правления Петра Федоровича, и этот сметет с шахматной доски все фигуры, среди которых не забудет выкинуть и фигурку Бестужева.

Ставка на Екатерину, как регентшу, была объяснима с той точки зрения, что та, кто не имеет прав на престол, обязана быть благосклонной к тем, кто ее на этот великодержавный стул посадит. Тут еще и англичане