осаде Вердена [11]. Кривошеин стал известным инженером по железным сооружениям и получил звание инженера путей сообщения. Сокольский отличался слабым здоровьем и вскоре умер, не успев развить свою инженерную деятельность; он, между прочим, был женат на товарище Коллонтай [12]. Саткевич в свое время был известным профессором и начальником Инженерной академии.

Офицеры, или «классные дамы», как мы их называли, были совсем не на высоте своего призвания. Александров, который постоянно ко мне цеплялся в училище и был крайне несправедлив, вел себя подхалимом и постоянно передо мной заискивал, когда потом попал в Москву в бытность мою уже инженером. Он чувствовал, что может через меня заполучить какую-нибудь работку, и постоянно мне льстил. Другой офицер – Модрах – был туговат на соображение, я думаю, что он просто пил, потому что во время своего дежурства всегда таинственно показывался из-за ширмы перед кроватью и не сразу соображал, в чем дело. Когда однажды он спросил у юнкера, почему тот опоздал из отпуска, то юнкер быстро ответил: «Я лютеранского вероисповедания». Модрах подумал и удовлетворился этим ответом. Данилевский был весьма порядочным человеком, но его чрезмерная строгость и требовательность совсем не оправдывались ни нашим положением, ни поведением. Среди преподавателей также были свои чудаки: по топографическому черчению должен был преподавать старый, совсем дряхлый генерал Шарнгорст. Он из года в год, приходя в первый раз в класс, произносил вступительную речь: «Чтобы быть инженером, надо знать топографическое черчение и ситуацию, дежурный, раздайте листки», затем отходил к окошку, вынимал из-за обшлага на рукаве сюртука газету и принимался за чтение; через час он складывал газету и уходил; больше никогда и никто не слышал его голоса, мы же его не спрашивали: боялись – помрет. Генерал Савурской, идеальная модель для портрета Дон-Кихота, носил какие-то удивительно широкие и высокие сапоги с колоссальными шпорами. Он все время шаркал ногами и ударял каблуками, громко звеня шпорами. Говорили, что Савурской ходит дома в каком-то красном плаще.

Инженерный замок

Санкт-Петербург, Садовая улица, 2

Первый план бывшего императорского дворца Павла I – Михайловского замка – был нарисован императором лично. Изначально площадь перед замком окружал широкий ров, через который перебрасывался подъемный мост, но со временем ров засыпали. В 1800 году на площади был установлен памятник Петру I с надписью «Прадеду правнук», отлитый по модели скульптора Бартоломео Карло Растрелли, отца знаменитого Франческо Растрелли, построившего Зимний дворец.

В начале 1820-х гг. здание было передано Главному инженерному училищу. В феврале 1823 года оно получило новое название – Инженерный замок. Известно, что среди учеников Главного инженерного училища был будущий русский писатель Ф. М. Достоевский. Позднее в стенах училища преподавал выдающийся русский композитор Цезарь Кюи, бывший к тому же неплохим инженером-фортификатором. После смерти императора Николая I учебные заведения, размещавшиеся в стенах Инженерного замка, стали называться Николаевской инженерной академией и училищем.

Михайловский замок являлся императорской резиденцией всего лишь в течение 40 дней, поскольку император Павел I был убит в своей спальне, став жертвой заговора.

Учитель немецкого языка ходил в форменном черном сюртуке и в синих штанах с красным кантом; он говорил, что числится по морской конной артиллерии. Для перевода на немецкий язык он диктовал нам удивительные фразы, ясно доказывающие его ненормальность; вот дословно образцы таких фраз: «Коровы, быки, ослы, обезьяны и прочие домашние животные, вползая по ползучим растениям на крыши домов, съедали там все лакомое и выгоняли жителей из их жилищ» или «С самоедом обитает северный олень, он кормит его, поит его и ездит на нем». При переводе из «Капитанской дочки» Пушкина место: «Савельич сидел, насупившись», он переводил: «Нахдем Савельич зейн зуппе гегесен хатте»[13] и т. д.

Свирепый Краевич [14], автор принятого в средних учебных заведениях курса физики, больной, носивший всегда на голове черную шапочку, был настолько строг и требователен, настолько пользовался своим правом «провалить» ученика на экзамене, что его боялись до умопомрачения. В свое время Краевич «провалил» одного ученика гимназии; пострадавший задался целью ему отомстить. Будучи сыном состоятельных родителей, он отправился за границу и там закончил среднее и высшее образование. Когда он вернулся в Россию, то узнал, что Краевич будет защищать диссертацию на звание профессора при Петербургском университете. Он отправился в публику и, зная некоторые старые приемы доказательств явлений электричества, которых держался Краевич, встал и предложил несколько вопросов, на которые последовали не вполне удовлетворительные ответы. Краевичу не было присвоено звание профессора. Через год последовала такая же история при Московском университете. Бывший ученик гонялся за своим преподавателем по всем университетским городам России и мстил. Краевич умер, не имея звания профессора.

В Александровском училище я считался примерным юнкером по поведению и дисциплине, таким же я явился и в Инженерное училище. Но при первом же моем дежурстве, когда я стоял смирно позади ротного командира и курсового офицера Александрова и спокойно посмотрел на карманные часы, вынув их из кармана, Александров, заметив это, нашел это движение преступным и посадил меня на сутки в карцер. Другой раз, когда я ехал на извозчике со своей сестрой, которую долго не видел, и немного увлекся разговором с ней, я пропустил того же Александрова, шедшего пешком по тротуару в толпе на Невском проспекте, и не отдал ему чести. Опять строгий выговор, что я катаюсь с какими-то барыньками, и опять сутки ареста. За этими взысканиями пошли следующие. Из окна спальни около моей кровати зимой сильно дуло, несмотря на то что на ночь окна закрывались клеенчатыми щитами; я сделал из бумаги вертушку, укрепил ее булавкой к карандашу, который засунул между подоконником и тумбочкой; вертушка от ветра вертелась вовсю, и, вместо того чтобы обратить внимание на дефект окон, меня опять наказали за эту шутку. Конечно, я стал возмущаться, и обращение мое с офицерами стало резким, а иногда и дерзким. Я часто сидел под арестом, а для моих лишних дежурств прямо не хватало дней. Один раз, сидя в карцере, я от скуки нарисовал пером и красками копию с трехрублевой ассигнации так точно, что копию с трудом можно было отличить от подлинника. Этот факт, а также чертежи и рисунки, которые я делал в классе, обратили на меня внимание товарищей и начальства, и я составил себе репутацию лучшего чертежника и рисовальщика в классе, что потом мне очень помогло.

Я часто сидел под арестом, а для моих лишних дежурств прямо не хватало дней. Один раз,