были голодны и с удовольствием по вечерам ходили в кофейную Исакова на Невском пить кофе и есть пирожки или ужинали в польской столовой на Михайловской, где в укромном уголке буфетной можно было даже выпить рюмку водки.

В дни отпусков я любил ходить по Петербургу и осматривать этот красивый город. На Аничковом мосту я переходил между четырьмя группами коней и не мог налюбоваться этими великолепными скульптурными произведениями. Копии с двух групп я видел в Берлине, за них немецкий царь подарил две фигуры ангелов, которые были поставлены на колоннах при входе на Конногвардейский бульвар.

Группы коней на Аничковом мосту были вылеплены и отлиты скульптором бароном Клодтом и его помощником бароном Неттельгорстом, им же принадлежит работа над памятником Николаю I в виде оловянного солдатика, про которого говорили, что дурак умного догоняет, да Исаакий мешает, так как Исаакиевский собор стоит между памятниками Николаю и Петру. Тем не менее памятник Николаю представляет собой некоторое исключение среди других; это чуть ли не единственный случай, когда лошадь, стоя на дыбах, не имеет никакой опоры спереди и держится только на задних ногах. Памятник Петру имеет как опору змею. На памятнике Богдану Хмельницкому в Киеве лошадь опирается на курган, лошадь на бывшем памятнике Скобелеву опиралась на тур[18] и т. д. А здесь при сильно вынесенном вперед центре тяжести единственной опорой служат тонкие задние ноги, и напряжение металла в этом месте должно быть очень значительным. Я не мог узнать секрета конструкции и думаю, что скульпторы, не задумываясь над вопросом прочности бронзы или железа, пропущенного внутри, отлили фигуру и поставили ее на пьедестал, а металл, испытывая чуть ли не предельное напряжение, добросовестно выполняет свою работу. Из других памятников помню две фигуры перед Казанским собором, про которые, кажется, Пушкиным сказано: «Барклай-де-Толли и Кутузов в двенадцатом году морозили французов, за то их благодарный росс без шапок ставит на мороз».

Помню на Марсовом поле нелепый памятник Суворову: кому могла прийти в голову фантазия изобразить чудака в костюме римского полководца? Наиболее удачным памятником, конечно, является памятник Крылову в Летнем саду: фигура дедушки Крылова, окруженная зверями и постоянно играющими вокруг памятника детьми, представляет собой чудную картину.

Из многих прекрасных домов столицы на меня производили наибольшее впечатление дворец на набережной Невы постройки архитектора Резанова[19] и дом Сан-Галли на Лиговке архитектора Рахау. Многих прекрасных домов по Невскому и Морской тогда еще не существовало.

В дни отпусков я посещал иногда своего дядю, брата моего отца. Старик скромно жил на Невском за вокзалом после своей неудачной служебной карьеры. В свое время он служил в министерстве финансов и быстро «шагал» по службе, так что его прочили даже в министры. Между тем он сошелся с портнишкой в доме своего отца и имел от нее ребенка. Как порядочный человек, он считал себя обязанным на ней жениться, но не хотел огорчать родителей. После смерти своего отца и матери он женился на своей Марине Онисимовне, одновременно бросил свою службу и вышел в отставку, считая, по тогдашним предрассудкам, невозможным иметь такую вульгарную жену и занимать высокое положение. И с тех пор на многие годы он заперся в стенах своей скромной квартиры, живя только на пенсию и довольствуясь обществом немногих скромных чиновников, сохранивших к нему доброе отношение. Дядюшка с тетушкой ничего не делали и по целым дням ходили из угла в угол, прикладываясь изредка к рюмочке, которая всегда стояла рядом с графинчиком в угловом шкапчике. Однажды я пришел к ним около пяти часов, когда обыкновенно подавали обедать, и застал тетушку, играющую с тремя чиновниками в винт. На мой вопрос, почему они сели играть так рано, дядя спокойно отвечал, что они сели играть еще вчера, после обеда. Таким образом, они, не вставая, играли целые сутки. С моим приходом сели обедать и после обеда опять играли до одиннадцати часов вечера. Вот это, я понимаю, увлечение. У дяди кроме старшей дочери, которая ужасно скверно относилась к родителям, сильно ее любившим, было еще два сына. Младший был офицером гвардейской артиллерии и женился при странных обстоятельствах на очень богатой купчихе. Он увлекся ее капиталами, а она – его красивой наружностью и гвардейским мундиром, но отец купчихи был против свадьбы и желал, чтобы его дочь вышла замуж за его приказчика, чтобы приданое осталось при торговом деле. Тогда дочь объявила отцу, что она согласна идти замуж за приказчика при условии, что на ее имя будет переведен большой дом и капитал в пятьсот тысяч рублей. Отец на это пошел, но когда молодые вышли из церкви после венчания, то дочь распрощалась на паперти со своим молодым мужем и села в карету, в которой ее поджидал мой двоюродный брат. От мужа приказчика откупились несколькими десятками тысяч рублей, и кузен мой стал богатым человеком, но принужден был бросить службу, так как гвардейский офицер не может жениться на дочери шорника. Я знаю, что мой кузен в начале революции погиб от пули, но при каких обстоятельствах, не знаю.

Как-то брат начал писать с меня портрет во весь рост, и когда работа подходила уже к концу, его случайно посетил художник Репин. Он остался недоволен рисунком портрета и по свежим краскам жестким карандашом процарапал вновь весь контур.

Я также часто ходил на Васильевский остров к своему старшему брату, который продолжал заниматься в Академии художеств. По дороге я покупал копченого сига, и мы с удовольствием им завтракали. Как-то брат начал писать с меня портрет во весь рост, и когда работа подходила уже к концу, его случайно посетил художник Репин. Он остался недоволен рисунком портрета и по свежим краскам жестким карандашом процарапал вновь весь контур. Портрет пришлось переписать, и он вышел очень удачным. Посещая брата, я увлекся рисованием и сделал рисунки с фотографий, из которых несколько были помещены в журнале «Родина». Так я заработал по десяти рублей за рисунок.

По окончании выпускных экзаменов мы вышли в лагеря в Ижоры, где у Инженерного училища были прекрасные бараки с дощатым полом. Летом проходили строевые занятия, и мы главным образом возводили полевые фортификационные постройки. В общем, занятий было мало, мы пользовались большой свободой: много спали, играли в винт, гуляли по окрестностям, купались в Неве. Как-то раз я присутствовал при подводных взрывах, и масса оглушенной рыбы кружилась по поверхности и выбрасывалась на берег. По вечерам мы отлично ужинали в нашей лагерной лавочке