Бастен, ― повторяю я про себя. Что-то в этом моменте меняет мое отношение к нему. Теперь я вижу поцелованного богом мальчика, никому не нужного и живущего на улице, благословленного и проклятого одновременно. Черт, это не так уж сильно отличается от того, как росла я, только вместо боевой арены я была заключена в монастырские стены.

― Тебе идет, ― говорю я ободряюще.

Он фыркает.

― Бастен Бастард ― ты права.

― Я не это имела в виду.

Между нами воцаряется молчание, солнце опускается за горизонт. Звезды начинают по одной появляться над головой, словно не желая затмевать друг друга. Мы заканчиваем есть, и я отношу сердцевину яблока Мист, чтобы она могла насладиться последним кусочком.

Он назвал мне свое настоящее имя, ― говорю я ей.

Неважно. Я все равно ему не доверяю. ― Она насмешливо фыркает в сторону Вульфа, а затем доедает яблоко. ― Но яблоко помогает.

Вульф достает из мешка сложенное одеяло. Я вижу, что он напряжен, когда подходит ко мне, а затем бесцеремонно швыряет его на мои колени, будто это какая-то грязная тряпка. Но на самом деле это роскошная, мягкая шерсть, которой, похоже, никогда не пользовались, такая же тонкая, как покрывала в поместье моего отца.

Ночь за ночью я спала на твердой земле. А теперь он дарит мне одеяло?

Я озадаченно смотрю на него.

― Зачем это?

― Надоело слушать, как ты дрожишь всю ночь. Это мешает мне спать. ― Когда я все еще смотрю на него в недоумении, он ворчит: ― Возьми. Это приказ.

Развернуть одеяло со связанными запястьями ― не самая простая задача, и после моих нескольких неудачных попыток натянуть его на ноги, он нетерпеливо вздыхает и приседает.

― Позволь мне.

Его руки быстро расправляют одеяло на моем теле. Он оборачивает его вокруг моей спины и подворачивает спереди, чтобы подоткнуть под мои связанные руки. Словно укутывая ребенка, он поглаживает мои плечи.

― Вот так, маленькая фиалка. Может быть теперь я смогу поспать, черт возьми.

Несмотря на все свое ворчание, он не отстраняется. Он остается достаточно близко, чтобы я могла разглядеть щетину на его челюсти, маленький шрам над левым глазом, который я раньше не замечала. Он действительно великолепен, как сами боги, так изысканно изображенные в Книге бессмертных. Все, чего ему не хватает, ― это заостренных ушей и светящихся узоров. Сколько раз я перелистывала эту книгу, вздыхая над портретами Вэйла, Вудикса и Артайна в откровенных нарядах?

Сердце заходится в груди, и я проклинаю свое предательское тело, зная, что Вульф слышит каждый удар моего сердца. Что еще он может почувствовать во мне благодаря своему дару? Пахнет ли мой пот по-другому, когда я думаю о нем? Чувствует ли он мое учащенное дыхание на своей коже?

Его шершавая ладонь обхватывает мою челюсть, мягко поворачивая мою голову к себе. Это движение настолько смелое, что я теряю дар речи. Он никогда раньше не прикасался ко мне, разве что для того, чтобы принудить меня что-то сделать. Его глаза опускаются к моим губам. Я никогда раньше не видела такой взгляд ― темный, сверкающий, голодный.

Мои глаза опускаются к его обнаженной груди, словно их притягивают невидимые нити. Когда он дал мне свою рубашку, чтобы я надела ее в ту первую ночь, я не подумала о том, что он останется обнаженным. Я не виновата, что его покрытое шрамами тело завораживает меня. В этом виноват проклятый монастырь. Виноват мой проклятый отец. Ничего удивительного, что я испытываю возбуждение к первому встречному мужчине, после того как меня, взрослеющую девочку-подростка держали взаперти больше десяти лет в окружении морщинистых старух и нескольких выцветших иллюстраций.

Чертовы бессмертные.

Его большой палец проводит по моей щеке к яремной ямке, и мои глаза закрываются. Мои губы раздвигаются. Он должен слышать, как колотится мое сердце. Он должен знать, что это значит.

― Сабина.

Его голос хриплый. Его рука опускается к одолженной рубашке на моем плече, пальцы впиваются в ткань. От его прикосновения моя кожа горит, и все, о чем я могу думать, это:

Я не должна хотеть большего. Я хочу большего…

Его губы на расстоянии вдоха от моих, и я жду, жду, но ничего не происходит. Я открываю глаза, ошеломленная и растерянная, не зная, стоит ли мне поцеловать его, дать пощечину или оттолкнуть. Его карие радужки наполнены таким сильным желанием, что кажутся бархатисто-темными, как у Мист.

Наши глаза встречаются, и вспышка возбуждения проносится по моему телу.

Мускулы на его челюсти подрагивают.

Затем из леса доносится крик совы. Это прерывает момент, и он отводит взгляд. Затем опускает руку.

Долгое время никто из нас ничего не говорит.

В конце концов, он заканчивает подтыкать края одеяла и встает.

― Спокойной ночи, леди Сабина.

Его голос жесткий, как железо.

Я теряю дар речи. Мои губы все еще приоткрыты. Шок от того, что я только что почувствовала, начинает овладевать мной, и я дрожу, несмотря на тепло одеяла.

О чем я только думала?

Как только Вульф отворачивается, я вынимаю раковину Адана из своего уха. Я сжимаю ее, пытаясь вернуть себе здравый смысл. Я позволила бы Вульфу поцеловать меня? Неужели я сошла с ума? Я бы предала Адана, ради чего? Ради ворчливого, поцелованного богом охотника, который меня ненавидит?

Мое возбуждение не проходит, пока я пытаюсь осмыслить произошедшее. Сколько бы я ни говорила себе, что это было просто мимолетное влечение, вызванное любопытством, я не уверена, что верю в это. То, что Вульф взял для Мист дополнительное яблоко, и то, что он назвал мне свое настоящее имя, не говоря уже о том, что у него были все возможности причинить мне боль, но он этого не сделал, внесло небольшие, но необратимые изменения в мое отношение к нему.

Я не могу уснуть, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем я слышу храп Вульфа с другой стороны поляны. Убедившись, что он крепко