Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом Альберто был в конце улицы и ничем не отличался от других домов. О встрече они договорились заранее и хозяин, крупный седой мужчина в белой рубашке и коричневой жилете, уже ждал его на невысоком каменном крыльце.
Они обнялись и ревниво осмотрели друг друга.
— Да уж, — улыбаясь и похлопывая друга по плечу, произнёс Альберто. — Глядя на старых друзей понимаешь, как быстро летит время.
Они прошли в дом. В гостиной, казалось, ничего не изменилось. Будто вчера мать Альберто кормила их здесь фасолевым супом, а по праздникам угощала котлетами и вкуснейшим ризотто с шафраном.
Вико был сиротой и жил у сильно пьющего дяди. Поэтому все в округе старались его подкормить.
В гостиной у стола их ждала жена Альберто. Комиссар знал, что встретит её, но всё равно растерялся. В те времена, когда она была юной девушкой, Вико любил её. Но она выбрала более решительного Альберто. Может быть, поэтому он уехал из этого района. И, может быть, поэтому стал полицейским.
— Клаудия всё утро, как узнала, что ты приедешь, не выходила из кухни. Наготовила на десятерых.
— У вас здесь всё как прежде, — с ностальгией, присаживаясь за стол, сказал комиссар. — Время как будто остановилось.
— Оно не само остановилось, — Альберто сел рядом и жестом показал жене, что можно накрывать на стол. — Мы его здесь сами остановили.
— К сожалению, это нельзя сделать во всей Италии. Даже тебе.
— Ты прав, — согласился старый приятель. — Стоит на миг отвернуться и чиновники сразу застроят всю округу своими бетонными муравейниками. А потом заселят их бездельниками и всякими грязными мигрантами из Африки и Ближнего Востока. Через несколько лет не поймешь где ты: в Милане или в Каире, в Стамбуле или в Мюнхене, — Альберто не любил приезжих, не любил власти и не хотел перемен. Мысль о том, что рано или поздно ему придётся отступить, мгновенно приводила его в бешенство. — Клаудиа, принеси хотя бы кофе, что мы сидим у пустого стола, — крикнул он жене.
Вико Пилини вспомнил, что и в юности Карлони так же быстро закипал, если что-то шло не так, как он хотел.
— Люди забудут, что они итальянцы, — возмущался хозяин. — У меня шесть братьев и три сестры. Все они живут здесь и не хотят никуда уезжать. Чуть ли не каждый вечер мы встречаемся вечером за этим столом. Вот она, моя родина! Мне плевать на то, что делают в Германии или в Америке. Мне важно, чтобы не лезли ко мне. Важно, чтобы моя семья жила счастливо и спокойно. И я хочу, чтобы мои внуки здесь, в этом доме, пели старые итальянские песни.
Он стукнул по столу огромным кулаком.
— Не хочу, чтобы Италия превратилась в межнациональный винегрет. Этого хотят только наши политики, которые служат или русским, или американцам.
— Я из-за этого к тебе и пришёл, Альберто. Есть одно дело, которое по силам только тебе. Слишком много появилось людей, которые хотят провести в нашей Италии совершенно ненужные нам эксперименты…
Глава 17
Те же два охранника провели Дмитрия по длинному гулкому коридору в ту же комнату, где полчаса назад он встречался с советским консулом и директором.
— Вам, наверное, интересно, кто я такой? — спросил сидевший за столом мужчина, как только за охранниками закрылась дверь и они с Дмитрием остались одни. — Согласно вашей пропаганде — я враг, а по факту — единственный человек, который хочет вам помочь. Меня зовут Генри. Генри Киссен, — представился собеседник. — И как вы, наверное, уже догадались, я представляю те самые американские спецслужбы, которыми вас пугают с самого детства. Здравствуйте.
— Это вы меня сюда запихнули? — стоя перед собеседником и сжав кулаки, крикнул Дмитрий, решив, что нашёл того, кто виноват во всех бедах. Он был готов броситься на этого человека.
— Что вы!? Я, наоборот, пришёл сюда, чтобы вам помочь. Вы присаживайтесь за стол, — Генри указал на свободные стулья. — Я сейчас вам всё покажу, — он понял, что вывел парня из психологического равновесия и, значит, теперь проще будет с ним работать. — Не стойте столбом. Посмотрите на эти документы.
Дмитрий резко подвинул стул к себе, сел напротив гостя и взял протянутые бумаги.
— Это заявление, написанное вашим директором в итальянскую полицию. Он просит найти вас и проверить на причастность к теракту, — прокомментировал Генри верхний документ. — А вот копии его докладов в Москву. В них он сообщает, что вы можете быть причастны к убийству Альде Морьячи, — пояснил он следующие бумаги.
Пока Дмитрий торопливо читал документы, пытаясь осознать, что там написано, Генри откинулся на стуле и, глядя в потолок, философски произнёс:
— Вот как бывает: вчера вы целовались с любимой девушкой, а сегодня сидите в камере размером не больше кладбищенской могилы. Так устроен мир. Всё бренно: люди, страны и даже идеи. Всё превращается в прах. Так есть ли смысл добавлять в свою недолгую жизнь лишние беды и невзгоды? Не лучше ли то, что нам отпущено, использовать для счастья? Тем более вы его, кажется, нашли.
— Все это фальшивка! — возмутился Дмитрий и бросил бумаги на стол. — Консул мне пообещал, что я скоро выйду отсюда.
— Мне кажется, вы пытаетесь себя успокоить, — спокойным голосом произнёс Генри. Затем он встал, обошёл стол и сел рядом с Дмитрием. — А хотите, я расскажу, как всё будет?
— Попробуйте, — согласился Дмитрий хриплым от бессилия голосом. В горле у него пересохло. Хотелось ясности. А ещё больше хотелось, чтобы всё это закончилось как можно быстрее.
— Может быть, ваши товарищи и освободят вас из этой камеры, но вы вряд ли будете этому рады. Лет десять проведёте в советской тюрьме, а потом, если повезёт, вас ждёт работа учителем в каком-нибудь захолустье. И главное, Софию вы не увидите больше никогда, — Генри заметил, как поник его собеседник и решил, что пришло время надавить посильнее: — Вы получите такую психологическую травму, от которой не сможете оправиться. В лучшем случае сопьётесь. В худшем — будете всю оставшуюся жизнь ругать себя, что не приняли моё предложение.
— Вы мне ещё ничего и не предлагали, — произнёс Дмитрий.
— Вы, Дима, сирота. Вряд ли за вас кто-то вступится. А мы поможем вам сделать карьеру. Я помогу…
— Отчего вдруг такая забота? — огрызнулся молодой человек.
— Врать не буду. Разумеется, не потому что вы мне очень нравитесь, — усмехнулся Генри Киссен. —