«Вылечившиеся» облегченно покидали актовый зал. Ретивее других выскакивали те, кому уже совсем невмоготу было «облегчиться». А в кулуарах, стихийно образовавшихся возле стола президиума, тем временем продолжали увлеченно решать организационные вопросы генерал-майор Ширяев и начальник ГУВД Пиотровский.

— …Столик давно заказан, так что минут через десять можно будет выдвигаться. Нам ведь еще нужно Аллу Борисовну в гостинице подхватить?

— В такой гостинице можно много чего… подхватить, — игриво скаламбурил московский гость.

Пиотровский усердно засмеялся, но уже в следующий момент, выцепив зорким глазом пробирающегося на выход полковника Жмыха, перевел праздный разговор в практическую плоскость:

— Павел Андреевич, подойдите к нам, пожалуйста, — зычно пригласил он, и начальнику «гоблинов» ничего не оставалось, как взобраться на сцену. — Вот, Леонид Степанович, хочу вам представить полковника Жмыха. Начальника специального подразделения при ГУВД по обеспечению безопасности лиц, подлежащих государственной защите. Смею напомнить — это одно из первых в системе МВД подразделений такого рода. Экспериментальная, можно сказать, модель.

— Очень приятно, — дежурно кивнул Ширяев и благосклонно протянул руку. — Ну и как ваша модель? Работает?

— Я бы сказал: с переменным успехом, — пожал руководящую длань Жмых.

— А успех и не может быть постоянным. От постоянства — два шага до стагнации. Не так ли?

— Так точно, Леонид Степанович, — натужно улыбаясь, подтвердил Пиотровский.

— А разве прежняя формулировка «стабильность — признак мастерства» уже отменена? — хмуро испортил всю малину Жмых.

Теперь московский гость посмотрел на него с интересом:

— А вы, Пал Андреич, я смотрю, колючий… Владислав Юрьевич, по плану проверка у нас завершается послезавтра. Если найдется свободное окошко, запишите, пожалуйста, что я хотел бы лично ознакомиться с хозяйством полковника Жмыха…

«Хозяйство у тебя в штанах», — тоскливо подумал начальник «гоблинов», немало огорошенный подобным поворотом событий.

— …Тем более что наш министр на последнем селекторном совещании как раз включил направление защиты свидетелей в разряд приоритетных.

— Да-да, непременно. Я, признаться, и сам хотел вам предложить, — часто-часто закивал начальник ГУВД. — При всей скудности выделенного на этот год бюджета, средств на подразделение полковника Жмыха мы не жалеем. Понимая всю важность и ответственность. Не правда ли, Павел Андреевич?

— Точно так. Премного вам, — снова не в кассу шлепнул Жмых.

— Всего доброго, товарищ полковник. Пойдемте, Владислав Юрьевич, у нас с вами сегодня еще масса дел.

Начальник ГУВД подорвался следом за московским гостем, тем не менее успев тайком одарить начальника «гоблинов» таким взглядом, от которого у младшего начальствующего состава незамедлительно начался бы приступ энуреза. Но не таков был Павел Андреевич, проходящий по категории людей, которые «везде-то уже побывали, и послать-то их уже некуда». Разве что на пенсию, но она и так была не за горами. И даже не за долами.

— Вот только московских проверяющих нам для полного счастья и не хватало, — в сердцах пробормотал Жмых и, досадливо сплюнув на красную ковровую дорожку, поплелся в «место для курения» и «облегчения»…

* * *

Вучетич опоздал на пятнадцать минут. За это время Андрей успел выучить весь репертуар Александринского театра на сентябрь месяц и сделать четыре служебных звонка. Последний адресовался Геше Певзнеру: в общих чертах обрисовав проблему, особо напирая при этом на личное распоряжение Пиотровского («Ты бы, Андрюх, какую новую легенду придумал, что ли? — не поверил Геша. — А то в последнее время, что ни запрос от вас, то всё якобы под патронажем Самого!»), Мешок добился «не терпящей отлагательств» аудиенции. В итоге всё равно сговорились только на завтра, так как сегодня Певзнер был «капитально завален халтурой», а халтура, по его собственным словам, «она, не в пример Пиотровскому, святое».

Виталя показался со стороны Катькиного садика и, заприметив Андрея, перешел на легкую рысь. По мере приближения его активно перемалывающие жвачку челюсти дежурно перестраивались в подобие виноватой улыбки.

— Извини, Андрюха, малость со временем не рассчитал.

— А ну-ка дыхни! — приказал Мешок, обратив внимание, что подчиненный старается дышать немного в сторону.

— Обижаешь, командир!

— Ой ли?

— Ладно, сдаюсь! — признался Вучетич. — Тебе бы, Андрюх, на фабрике парфюма работать, дегустатором.

— Что, вчерашнего не хватило?

— В том-то и дело, что вчера с перебором получилось. С утра голова трещит как поленья в камине. Вот и пришлось того, чуть-чуть, для поправки здоровья.

— Ты ж мне с утра жалился, что вы с Гришкой всё до копеечки пропили?

— А это я общакового винца пригубил. Которое Холин из Крыма привез. Снял, так сказать, пробу.

— Понятно. Ну я сегодня Холину устрою дегустацию!

Виталий жалостливо сложил ладони домиком:

— Андрей, вот честное слово! Не вели казнить! Не виноватые мы!

— Ладно, пошли уже, невинное дите с винным перегаром.

Они обогнули здание театра и вышли на улицу Зодчего Росси. Вучетич, будучи жителем культурной столицы, культурно выплюнул отработанную жвачку в попавшуюся по дороге урну (правда, промахнулся), после чего поинтересовался:

— Ты хоть объясни: что за тема-то?

— Некогда. С ходу втыкаться будешь.

Когда до подъезда редакции «Явки с повинной» оставалось метров двадцать, Виталий заморгал удивленно и замедлил шаг:

— Андрюх, погоди! Так мы с тобой сейчас что? В газету направляемся?

— Ну да.

— Бля-я! Слушай, а давай ты туда один сходишь?

— Что за дела? Почему?

Вучетич замялся.

— Понимаешь, у меня… как ее, собаку, зовут-то?… А, вот! У меня и-ди-о-син-кразия на эту газету в целом и на Обнорского, в частности.

— Эка ты задвинул! С чего вдруг?

— Да меня в свое время именно из-за этих инвестигейтеров хреновых, во главе с Обнорским, каким-то чудом из УОТМ не поперли! Под зад коленом и без выходного пособия! Историю с похищенными детьми помнишь?

— Да, что-то такое про ваши героические действия Золотов мне в свое время рассказывал, — секундно задумавшись, припомнил Мешок. — Однако расслабься! Мы сейчас не к Обнорскому, а всего лишь к его журналистке направляемся. К симпатичной, к слову, журналистке.

— А журналистку, часом, не Маша Цыганкова зовут? — напрягся Вучетич и, кажется, даже немного побледнел.

— Она самая. Э-э, ты чего, дружище!

— Караул! Тогда не просто «бля», а «бля в квадрате»…