Практическую часть объяснений Ольга ловила жадно, стараясь не пропустить ни слова, и старательно проделывала все упражнения. Умение изображать чувства пригодится в любом случае, решила она.

– Вы должны сильно дышать и при этом смеяться и плакать одновременно, – объясняла Татьяна Германовна. – Как будто вот здесь, – она коснулась своей большой живой груди, – вот здесь у вас живет рыдание, но при этом вы еще и смеетесь.

«И несчастная принцесса громко засмеялась, перемежая смех рыданиями», – мысленно произнесла Ольга запомнившуюся ей фразу из Дориного романа.

– Условность условностью, – прибавила Татьяна Германовна, – но все же не следует и преображаться в шутов гороховых. Не надо паясничать и кривляться. Сцена этого не любит. Следует соблюдать хотя бы минимальную достоверность. Особенно учитывая необходимость оттенять гротескную игру самого Бореева.

– Бореев – гений, – привычно сказала Настя.

– Дело здесь вовсе не в том, что Бореев гений, – возразила Татьяна Германовна, – а в том, что он играет не героя, но свое отношение к нему. Играть шерифа иначе – невозможно. – Она взяла со стула свою муфту и принялась нежно гладить ворсинки. Обращаясь к муфте, Татьяна Германовна продолжала: – Всем, разумеется, хочется быть благородными разбойниками или восставшими крестьянами. Но кому-то неизбежно приходится брать на себя роли отрицательных персонажей – угнетателей народа. Бореев сознательно пошел на самоотверженный поступок, практически на подвиг. Своей игрой он намерен максимально выразить всю мерзость физиономии врага. Тем не менее следует отдавать себе ясный отчет в том, что подобный образ может быть в спектакле только один, а все прочие герои должны выглядеть такими, чтобы зритель захотел им подражать.

После упражнений на дыхание и произнесения отдельных реплик правильным голосом началось самое интересное. Оказалось, что Татьяна Германовна принесла платье, оставшееся у нее от старых времен, – с длинным шлейфом и пузырчатыми рукавами. Это платье предназначалось для дочери шерифа, но Татьяна Германовна позволила каждой девушке померить его и показала, как правильно надо ходить в наряде с длинным шлейфом. Ольга очень боялась, что до нее очередь не дойдет, однако Татьяна Германовна отнеслась к новенькой внимательно и по-доброму и даже позволила ей походить в платье немного дольше, чем остальным.

Бывший батальонный комиссар товарищ Гавриков оказался не у дел, как и Ленька, и точно так же маялся бездельем и тоской в Петрограде.

Укрыться в Петрограде ничего не стоило, особенно если ты с деньгами и в состоянии снять квартиру. Документы, конечно, спрашивали и рассматривали очень придирчиво, но отличить поддельные бумаги от настоящих умели только очень немногие, по-настоящему опытные товарищи.

Как-то вечером, возвращаясь к себе на квартиру, Гавриков вдруг почувствовал, что за ним кто-то идет следом. Гавриков остановился, оглянулся. Никого. Но стоило ему сделать еще несколько шагов, как он снова почувствовал неладное. Он завернул за угол и стал ждать.

Преследователь шел тихо, но все же Гавриков уловил звук шагов. Он уже собрался было выйти из-за угла с наганом наготове, как послышался смех, и перед бывшим батальонным комиссаром предстал Пантелеев.

– Эх, Митя, – с укоризной обратился к Гаврикову Ленька, – что, перепугался? Раньше небось таким пугливым не был!

«Митя» нахмурил брови. Он был старше Пантелеева на десять лет.

– Ничего не перепугался, – буркнул он, пряча наган. – Ты что подкрадываешься?

– А ты перепугался, – повторил Ленька. – Идем, есть разговор.

* * *

Белов встретил Леньку на набережной Екатерининского канала. Ленька возвращался с рынка, когда Белов внезапно возник откуда-то и как ни в чем не бывало пошел рядом.

– Денег хватает? – спросил Белов. Ни здрасьте тебе, ни привет.

Ленька не дрогнул и ответил сразу:

– Да.

– Мать довольна?

– А что ей? – неопределенно пожал плечом Ленька.

– С кем встречался?

– С Гавриковым, – сказал Ленька. И вдруг засмеялся: – Батальонный комиссар и левоэсер.

– Да ну? – совершенно не удивился Белов. – И что он говорит?

– Нет, это я ему говорю, – ответил Ленька, хмыкнув. – Ты, говорю, Митя всю свою боевую жизнь провел в адъютантах, а теперь вовсе оказался не у дел после сокращения армейских рядов. Хорошо. Он молчит. А что ему возражать? Нечего. Комиссар в отряде – второй человек в одних вопросах и первый – в других. Но при мне такая должность не требуется, я знаю ответы на вопросы.

– Это точно, – подтвердил Белов. – А дальше что было?

– Он как и я, – ответил Ленька. – Чем в Питере покрываться плесенью, лучше один раз дать прикурить, а там хоть трава не расти.

– Трава отменно на могилах растет, – заметил Белов как бы между прочим и передал Леньке твердый предмет, обернутый в большой платок.

Ленька принял предмет и, не особо щупая, сунул за пазуху.

– Смотри, отката теперь не будет, – предупредил Белов.

Ленька сказал спокойно:

– А я и не собираюсь никуда откатываться. Мне моя дорога ясна, точно ее на ладони синим карандашом нарисовали вместо линии жизни. Что еще скажешь?

– Я тебя через пару дней еще с двумя человечками познакомлю, – обещал Белов. – Ты пока дальше думай, куда и что. Ведь это ты главный.

По его тону Ленька быстро уловил, что у Белова уже спланировано первое дело. Ленька сказал, засмеявшись:

– Сразу уж выкладывай, что держишь на уме.

– Я тут потолковал среди своих, – задумчиво произнес Белов, – и думаю, есть подходящий объект для революционной экспроприации. Ты сперва с моими человечками подружись, а они пусть с твоими подружатся. Знаешь на Лиговке пивную «Бомбей»? Хорошее место. Приходи к вечеру.

Ленька хотел было ответить, что непременно придет, но Белов уже растворился в воздухе. Куда и как он скрылся – Ленька не заметил и мысленно отругал себя за это.

* * *

В «Бомбее» оказалось густо накурено, темно и пахло плесенью, как везде, где проливают спиртное на деревянный пол. Леньке понравилось: сразу видать, что место обжитое, людное и приходить сюда не боятся.

Гавриков должен был явиться позднее, Ленька покамест сидел в пивной без компании. Наган, который передал ему накануне Белов, лежал у Леньки в кармане.

Ленька закурил и принялся озирать окрестность из-под полуопущенных век. В пивной все выглядело так, словно наверху, на улицах, вовсе не случилось никакой социальной Революции: та же тьма, что и при царском режиме, та же выстуженная копоть – и странные, похожие на тени, люди колеблются вокруг столов.

Скоро одна тень показалась Леньке знакомой. Он повернулся, чтобы получше ее разглядеть, а тень сказала как ни в чем не бывало: