Саманта не могла быть такой же. Жизнь дочери Каролины была бы намного проще, если бы она следовала правилам.

– Я в самом деле не понимаю, зачем ты покупаешь себе такую красивую одежду и потом бросаешься ей как попало, – проговорила Каролина, подбирая пальто Сэм и вешая его на крючок на двери. – Глаза отказывались верить тому бардаку, который был здесь, когда я переступила порог комнаты.

– Я торопилась, я… – Сэм заткнулась. Она была слишком взрослым человеком, чтобы что-либо объяснять матери. Вместе с психотерапевтом они много раз репетировали эту сцену, отрабатывая, как Сэм сохранит самообладание и будет степенно говорить с Каролиной. И вопреки всей подготовке Саманта все же начала себя вести, как девушка-подросток, готовая в любой момент завопить: «Я не просила тебя рожать меня!» Пересилив себя, Сэм сделала попытку удержаться в рамках. – Было бестактно заходить сюда без моего согласия. Уважай мое личное пространство.

– Не хочу слышать эти психологические разглагольствования. – Каролина разместила свою сумочку на згибе локтя на манер британской королевы. – Не было бы нужды пробираться к тебе в номер, если бы ты позвонила и сообщила мне, что ты в городе, как поступил бы любой нормальный ребенок. Впрочем, о чем я? Ведь моя собственная дочь мне заявила, что никоим образом не сможет оказаться дома на праздники, ведь у нее так много работы…

– Мам, я же пригласила тебя в «Таверну на лужайке»[11], чтобы как-то загладить вину. А потом мы пошли в треклятый Рокфеллеровский центр, чтобы поглядеть на елку! Чего еще тебе от меня нужно?

– И вот… – Каролина продолжила монолог, будто бы Сэм вообще ничего не сказала. – Не прошло и двух недель, и я совершенно случайно узнаю, что дочь остановилась в гостинице «Бенфорд». К тому же от кого я это узнала? От Лидии Томас. Боже, Саманта, ты же сама знаешь, что это за женщина. «А вы что, не знали?» Она зашлась в восторге, что именно от нее я все это слышу в первый раз.

– А она-то как пронюхала, что я вернулась? Я здесь буквально со вчерашнего вечера. Да и гостиницу практически не покидала.

– У нее здесь племянница работает помощницей управляющего, – Каролина презрительно махнула рукой. – Впрочем, какая уж теперь разница.

– Мам, я…

– Ничего не хочу слышать. Собирайся. Мы едем домой.

В интервью Сэм всегда говорила, что в детстве она довольно часто чувствовала себя одинокой. Ее родители вообще не были уверены в том, что хотели иметь детей. Их карьеры отнимали массу времени, а их жизнь вертелась в вихре званых ужинов, выставочных вернисажей, билетов на новые постановки и приглашений посетить только что открывшиеся галереи. Сэм была результатом одной пропущенной таблетки, и ее всегда заставляли ощущать себя ошибкой. Она не была ни сыном, которого хотел бы ее отец, ни безвольно покладистой куколкой, которую ее мать могла бы превратить в свою копию. При помощи сессий направляемых визуализаций по спасению ее внутреннего ребенка (такие же курсы, как те, что благодаря ее настойчивости были доступны для ее девочек через «Шакти», чтобы те могли пройти тот же путь исцеления, что и она) Сэм умудрилась примириться со своим прошлым. И все же путь до дома матери прошел в повторении про себя мантр: «Я всесильна. Я дитя Вселенной. Я достойна любви и уважения». К тому моменту, когда она припарковалась позади материнского «БМВ», потные ладони уже отказывались держать руль. Сэм опустила боковое стекло и посмотрела на дом, где прошло ее детство.

– Блин, – буркнула она себе под нос. Все же было жутковато, насколько похожи были их дома. Разве никто в городке не заметил, что ее бывшая лучшая подруга решилась разыграть в жизни сценарий «Одинокой белой женщины»? Должен же был кто-то удивиться тому, что Тейлоры выстроили себе особняк, до малейших деталей копировавший ее старый дом?

– Саманта, – выкрикнула ее мать, разворачиваясь перед входной дверью. – На улице минус восемь, и я уже не та, что прежде. Если ты не против, я хотела бы сегодня избежать обморожения. – Сэм поспешила нагнать Каролину.

По пути из прихожей в гостиную Сэм заметила, что на стенах, декорированных тончайшими обоями в квазикитайском стиле, появилось больше фотографий. Свадьба родителей и медовый месяц в Париже. Официальный снимок с их тридцатой годовщины: они сидят на диване, легонько касаясь друг друга коленками. Тем вечером они закатили большую вечеринку. В саду был установлен шатер, под которым официанты носились с бокалами «Дом Периньон». Сэм на праздник никто не позвал.

– Что ты постоянно об этом вспоминаешь? Ты была вне доступа, – обычно жалостливо сокрушалась ее мать. Сэм тогда находилась на реабилитации, корчилась от ломки в заведении где-то в глубине штата Нью-Йорк. Годовщина свадьбы родителей наложилась на сессию семейной терапии, которую без лишних рассуждений отодвинули на потом. – Да делов-то, милая! – щебетала мать по телефону. «Я не о том», – все порывалась вставить Сэм. Ей было нужно, чтобы они хоть раз пошли ей навстречу. И в очередной раз этого не произошло.

Гостиная была оформлена в голубых тонах. Выполненный по индивидуальному заказу гарнитур из дивана и кресел с закругленными спинками был накрыт шелковой драпировкой оттенка пудры. Сэм присела, боясь пошевелиться. В детстве ее вообще не пускали в эту комнату. И даже сейчас она занервничала, что может неосторожно пролить чай на ковер или оставить мокрый отпечаток от чашки на кофейном столике из орехового дерева. Сэм заметила маленькую фотокарточку в серебристой рамке, засунутую за резную хрустальную вазу, наполненную каллами. На изображении она увидела саму себя. Маленькая девочка задувает свечки на торте «Красный бархат», а рядом с ней Лиза, с благоговением смотрящая на лакомство. Это было самое раннее воспоминание из детства Сэм. Ее четвертый день рождения: лиловое платьице с белыми звездочками, которое резким движением натянула ей через голову мать, поход в местный «Чак И. Чиз»[12], официанты, сначала спевшие ей «С днем рождения тебя», а потом быстро прибравшие стол, пока она была в уборной. К тому моменту, когда она вернулась, на ее месте уже была другая девочка со своим собственным тортом.

– Мой первый день рождения в Бенфорде, – проговорила она, разворачивая рамку навстречу Каролине.

Мать кинула взгляд на фото:

– Нет, это Нью-Йорк. Мы тебя отвезли в «Плазу», помнишь? Ты хотела быть как Элоиза из «Плазы»[13].

Сэм снова посмотрела на себя в детстве.

– Да, ты права, – она поставила рамку обратно. – А ты знаешь, что она живет поблизости? – Сэм достала телефон, чтобы проверить, не было ли писем от ее менеджера, и,