Да и польза от магов огромная — защита, медицина, противодействие погоде в случае опасности неурожаев.

Более того — люди обожают магов, особенно высшую аристократию, за ее удаль, лихость и заботу о сирых и убогих.

В какой-то момент мне показалось, что это не Самуил, а я напрасно теряю время.

Когда маг устал, я рискнул задать последний вопрос:

— А как страна-то называется? Государство наше?

— Вот ты выдал, малохольный, а! — Воскликнул Иван, зачем-то все внимательно молча слушавший. — Это же надо спросить подобное! Ну ладно, памят отшибло, бывает. Но ведь здесь младенец сообразит, если мозгой пошевелит! Главное у нас что? Ты сам чем занимаешься, ась? Справедливость, малохольный, Справедливость! Где ты еще столько Справедливости найдешь? Внимания к ней? Заботы? Да нигде более! Всем на Справедливость нас…ть! Но не нам, малохольный, не нам. Стыдно должно быть за такие вопросы, совестно. А государство наше называется Святая Русь потому.

День 61.

Сегодня знаменательный день. Иван, мой суровый и добродушный наставник, мой "дядька", мой экзекутор и экзаменатор, пришел, наконец, к выводу, что его непутевый подопечный все же вышел из дошкольного возраста. Отчетливо помню этот момент. Я вышел из своей камеры на площадку, и, ожидая начала разминки, помахивал палкой. Иван уже ждал меня в своей неизменной форме, держа руки за спиной.

— Что это? — Брезгливо спросил наставник, глазами указывая на палку.

— Деревяшка какая-то. — Не понял иронии я.

— Засунь ее себе знаешь куда? — Продолжал выражать презрение "дядька".

— А если нет, то что? — Я ничего не понимал.

— Выбрось, — продолжал он кривиться, — пусть детишки играются. Меч — вот оружие настоящего воина! — С этими словами он вытащил из-за спины два полуторника. Черт возьми, как он мог держать их так, что я не заметил?

— Невероятно, — вернул я подколку, — мой суровый сенсей признает, что с палкой против ученика уже ничего не светит. Не прошло и года.

Напрасно я выпендривался. Первое занятие на мечах очень напомнило первые занятия с дубинками. В комнату я скорее уползал, чем уходил. Нашел в себе силы задержаться перед зеркалом. Некоторое утешение в том, что больше не похож на дистрофика.

День 68.

Был неприятный, но важный момент. После занятий с Самуилом, мне удалось вновь разговорить его. Вообще мне кажется, что он уже привык к моей ежедневной болтовне и немного расслабился, отчего и допустил промашку. Вновь я "изображал", по его мнению, дурачка, закидывая вопросами, а он изображал, что "верит". Среди прочего я в шутку возмутился своим расписанием (на деле меня полностью устраивающим на данный момент), мол, что за дела такие? Проснулся — тренировки, устал — поел, очень устал — поспал, проснулся — тренировки. Иногда выступления во имя проплаченной Справедливости, приблизительно раз в три дня, и на этом все. Где мои деньги? Я могу их тратить лишь заказывая себе что-то, но я толком не знаю что именно, ни цен, ни предлагаемых товаров, ни разу не был в магазинах. Где вообще я? То есть где находится место где я? Почему я ничего не вижу кроме песка площадки, порою именуемой Ареной (в одной из прошлых бесед с Иваном выяснилось, что арена как место — условность. — Справедливость может быть установлена везде! — Пафосно заявил "дядька"), и комнаты-камеры, да окружающих площадку других таких же (или нет?) камер? Что за собачья конура для борца за Правду? Почему нет выходных? Где люди? Мои коллеги по несчастью, например? Где и когда они щанимаются? Если Арена столь популярна, как они мне говорят, то где зрители? Отчего такая скука для глаз?

Самуил все это слушал с безмятежной улыбкой мудрого, но скучающего человека, а потом пожал плечами и бросил:

— Раб должен работать или спать.

Видно было, что он очень пожалел о вырвавшихся словах и ругал себя. Я предпочел помочь и обратить все в шутку, засмеявшись, сказать, что рабов с оружием не бывает. Хотя было совсем не смешно. И что рабы с оружием очень даже бывают, я также хорошо знал.

Самуил казалось не столько смутился, сколько напрягся, вероятно ожидая какой-нибудь выходки с моей стороны, и развил привычное словоблудие. Дескать, это он так, вспомнил слова одного мудреца древности, когда времена были очень суровы и негуманны, не то что в наше благословенное настоящее, в котором рабства нет вовсе. И вот суровая реальность дней былого перекочевала в юмор настоящего, когда госслужащие (он сказал "слуги государевы") чисто чтобы посмеяться над собой иногда так шуткуют.

А так как "слуги государевы" решительно все, то и юмор всеобъемлющий у них. Во-первых, как можно не считать таковым доблестных бойцов Арены? А во-вторых, с учетом закрепления рабочих контрактов (решил это отметить, так как не помнил за собой ничего подобного) магическими клятвами, то и нарушить их нельзя, что и способствует живучести подобных шуток.

В конце концов он даже попенял мне тем, что уж не избалованному столь персональным отношением мне жаловаться, когда со мной возится сам маг-наблюдатель, да и Иван тратит времени больше, чем на всех остальных (тех самых, что я так и не видел). Я и не жаловался.

Мое спокойствие не привело к ожидаемому действию, напротив, ощущалось, что маг действительно нервничает и беспокоится все сильнее от моей реакции, вернее ее отсутствия. Бедняга вообразил, что я что-то замыслил и потому такой тихий, стою и улыбаюсь. Во избежание каких-либо неожиданностей, я спросил его прямо:

— Самуил, зачем ты нервничаешь? Я может и не помню многое, но не первый день живу на свете, и отлично представляю реалии. Люди вообще не властны над многим в своей жизни, какими бы могучими магами не были, но ты будто думаешь, что я начну буянить из-за шутки, пускай и грубоватой. Не стану. Да и не представляю я как буянить, что поломать-то? Кровать, ведро, зеркало?

С трудом, но мне удалось если не погасить, то снизить напряженность, овладевшую Самуилом. Тот выдохнул, и, совершенно неожиданно для меня, извинился. Немного помолчав, он добавил, что назвать рабом представителя знати — примерно как самому вызвать стихийное бедствие, с вероятностью близкой к стопроцентной, и никакой текущий официальный статус для буйства не помеха. А ему