Когда на следующий день я заговорила с Фрэнком о том, что пора бы нам уже начать тренировки и что у меня появилось несколько идей относительно хореографии к музыке «Либертанго»[31]Пьяццоллы, он взглянул на меня так, будто я заговорила с ним на каком-то другом, неизвестном ему языке. Мне оставалось лишь терпеливо повторить то же самое, сохраняя непроницаемое выражение лица. В тот момент он производил впечатление не самого сообразительного человека на свете:

— Практика[32]? Хореография? «Либертанго»? — тупо повторил он.

Мне хотелось задушить его!

Тогда я спросила его напрямик: он хочет посещать со мной практику? И вообще — что он думает по поводу того, чтобы мы стали парой (по танго)? Судя по выражению его лица, он даже не понял, о чем я.

— Если честно, я об этом не думал, — пробормотал он.

Теперь мне хотелось сначала задушить его, а потом порвать на кусочки:

— Ну тогда… может быть, ты подумаешь об этом? — произнесла я без всякого выражения, словно спрашивала, который час (при этом мне хотелось разбить его чертовы часы молотком на миллион осколков).

— Да, конечно, подумаю, — кивнул он, не глядя на меня.

— Хорошо, — отозвалась я. (Так сделай же это, дубина, немедленно!)

Почему я не могла оставить все как есть? Для чего мне нужно было продолжать рыть себе яму, все глубже и глубже? Почему я не промолчала, а задала ему снова тот самый вопрос? Почему?

— Знаешь, я ведь тебя люблю, — выпалила я следом. Кто-то же из нас должен был сделать этот решительный шаг!

Никакого ответа.

— Ты хоть чуть-чуть… любишь меня? — прошептала я, изо всех сил стараясь не заплакать. Но сдержаться не удалось.

— Хм-м-м… может быть, — наконец выдавил он.

Жар с моих щек теперь распространился, словно лесной огонь, на оставшуюся часть лица. Меня начало подташнивать.

Не могу поверить, что я так долго не замечала очевидного! Лицо Фрэнка изобличало в нем настоящего лжеца. Эти его «добрые» глаза, этот его «открытый» лоб… Они никогда не говорили правду! А лишь помогали ему скрыть каменное сердце. Сердце, которое стало каменным. Пусть Фрэнк и производил впечатление милого и невинного, он таковым не был. Теперь я понимаю — он сущий дьявол. Только объясните мне, пожалуйста, кто-нибудь, почему сей факт заставляет меня желать его не меньше, а, наоборот сильнее?

3 октября 1998 года

Прошлым вечером Фрэнк вскочил с кровати, оделся и в мгновение ока исчез за дверью. Я была вне себя. Не потому, что только что пережила с ним восхитительный секс, а он меня оставил. Если честно, мне кажется, наш роман уже на излете. Но тем не менее мне сейчас труднее, чем в его начале. Поразительно! Даже если все начиналось со страстного секса, потом думаешь: «Все уже было. Это мы уже проходили», — а он в это время крутит вами, как захочет.

Но дело не в том. Мерзавец ушел на милонгу! Мне же приходилось оставаться дома, чтобы выглядеть с утра свежей и отдохнувшей и идти на работу, которую я от всей души ненавидела. Я жизнерадостно помахала ему вслед. На моем лице сияла улыбка, внутри меня полыхал пожар злости. Он не должен был хотеть танцевать после секса! Даже если секс был так себе. Я же вот не хочу, так почему у него все по-другому?!

Мысль о том, что он умеет танцевать с другими, была для меня непереносима. Но ходить время от времени с ним, возвращаясь в места, где когда-то я отдыхала душой, было еще хуже. Посещение милонги стало для меня мучительным. Когда-то она увлекала меня в мир фантазий, теперь же казалась трамплином в ядовитый бассейн, где я захлебывалась яростью и разъедающей все внутри ненавистью.

Последние несколько раз все происходило следующим образом: мы с Фрэнком являлись в салон вдвоем и танцевали только первую танду. И все было нормально. Не ужасно, не замечательно, просто нормально. Слишком хорошо мы знали друг друга, вот в чем проблема. Танго — танец, что может танцевать лишь мужчина, не застававший свою партнершу за эпиляцией линии бикини. Вместе с женщиной, которая не слышала его ночной храп. Танго — это мир, где он — всегда сильный, а она — красивая двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю… Тут не наступает утро с примятыми после сна лицами.

Мы же после танды ощущаем теперь некое горьковатое послевкусие. Как мы ни пытались скрыть это друг от друга, но оба прекрасно понимали: между нами уже нет той магии, которая помогла бы взлететь и парить, нас тянул к земле огромный, неповоротливый камень. Наши пути после первой милонги расходились, и остаток вечера мы проводили в объятиях других партнеров. Я старалась потанцевать по меньшей мере с дюжиной мужчин. Пыталась казаться восторженной, однако это было лишь фарсом. Танцевать с закрытыми глазами я уже не могла: я успела стать параноиком, выискивая среди танцующих Фрэнка и неотрывно следя за каждым движением его руки на спине или талии партнерши. Мысленно прикидывали расстояние, разделяющее их (если их вообще что-нибудь разделяло). Пыталась прочитать по лицам, насколько сильное удовольствие они отражают. Раньше милонга помогала мне скрыться от боли, теперь же — превратилась в шахту, из которой тоннами черпают соль и сыплют ее на мою разверстую рану. Наблюдать за тем, как Фрэнк дарит наслаждение и получает его в объятиях другой женщины? Это было выше моих сил… Однако я не только вынесла это зрелище, но еще и не могла оторвать от него глаз.

15 октября 1998 года

Какое унижение! Начальник застал меня на месте преступления: я начала клевать носом во время важного совещания. Просто удивительно, как мне вообще удалось бодрствовать так долго. И не имеет значения, какое множество страниц я исписала потом, мне не удалось убедить его, что я действительно увлечена дискуссией, происходящей в кабинете из полупрозрачного стекла между дюжиной домохозяек от двадцати пяти до сорока лет. Предмет обсуждения — гастрономические привычки перемазанных кетчупом невоспитанных отпрысков. Этот эпизод не поможет мне наладить отношения с начальником — он уже давно подозревал меня в отсутствии лояльности. Теперь же у него появилось неоспоримое оружие, которое при желании можно использовать против меня. Шеф не осознает одного: я была бы счастлива получить увольнение. Но, полагаю, этого он не допустит. Дело в том, что я привыкла работать хорошо и ничего не могу с этим поделать, даже если иногда и выкраиваю немного времени на небольшой отдых. А все мои старательность и трудоголизм!