А может быть, некоторые из моих поручений – или вообще все они – это экзамен. И последствий никаких у них вовсе нет, кроме одного: во Фриланде проверяют, в ста ли случаях из ста я покорно иду и делаю то, что мне сказали. Может быть, еще ни одного настоящего поручения мне до сих пор не дали.

А может быть, даже и экзаменом они не являются. Может, это просто жест милосердия к неприкаянному проводнику-самоучке. С фриландцев бы сталось придумать такой способ дать почувствовать себя нужным. Так ребенку разрешают завинтить гайку и хвалят за несколько неуверенных движений ключом: вот молодец. Очень хорошо помог.

Штаб Курьерской Службы, к слову, мы до сих пор периодически принимаемся искать.

4.

– ...Очень, кстати, сложно так – когда ни имени, ни внешности, ничего. Поэтому я так долго и канителился. Ну и вот, я пришел в этот парк, посмотрел – она правда туда ходит каждый день. Сидит на одной и той же скамейке, иногда по многу часов, и ищет в яндексе. Плачет. Я придумал, как сделать передачу, Кэп мне помог. Передал, она обрадовалась, сразу рванула в этот Эктополь. Голдхейр, а зачем это всё было надо? Чем так замечателен этот байкер, что ради него надо проводников лично гонять на встречи?

– Интересное слово – «канителился», – задумчиво сказал Голдхейр.

Мы сидели у костра на берегу реки. Голдхейр молча слушал мой отчет и задумчиво разглядывал закипающий чайник. Рыжий возлежал на траве с видом императора вселенной, а Морган, разложив вокруг себя набор каких-то аккуратного вида изогнутых лезвий, точил деревянную заготовку, которая, по всей видимости, должна была вскоре стать рукоятью ножа.

– Давно я наблюдаю в этой Стране такую удивительную закономерность, – со скучающим видом сказал Рыжий. – Только успеешь задать какому-нибудь серьезному специалисту серьезный вопрос, как этот специалист тут же, не сходя с места, превращается в филолога-любителя.

– Не нервничай, – сказал Голдхейр, разглядывая чайник. – Сейчас мы дождемся кое-кого. И думаю, что ответов тогда вам будет вполне достаточно. Боюсь даже, как бы их не оказалось слишком много.

Морган хмыкнул, не переставая точить заготовку.

– Невозможно не верить фриландцу, – сообщил он и сдул с заготовки стружки. – Так что мы в это, конечно, верим. Но с трудом!

Голдхейр невозмутимо кивнул.

– Труд облагораживает, – сообщил он. – Именно поэтому ты сейчас выглядишь лучше своего друга.

– Тамбовский волк ему друг, – с царственной ленцой объявил Рыжий, слегка потягиваясь. – А кто должен прийти? И почему вы сразу не пришли вместе?

– А потому что вы оказались очень прыткой братией, – проворчал Голдхейр. – Я бы сказал, непомерно прыткой. А наш гость не специализируется на ловле прытких лабиринтцев по просторам Фриланда.

– А ты – специализируешься?

– Я тоже не специализируюсь, – сказал Голдхейр,– но меня никто не спрашивает.

– Мир вам, – произнес совсем рядом ясный голос. Я обернулся и чуть не упал с бревна.

Оказывается, не только городские здесь балуются такой манерой — появляться из ниоткуда. Прямо надо мной стояла та самая целительница, которую мы видели на днях в Тесле, в галерее напротив библиотеки.

5.

Надо сказать, начало разговора я пропустил, и меня самого это удивило. Не то чтобы я такой уж аскет. Но, честно говоря, я никак не думал, что женская красота способна произвести на меня такое... сокрушительное впечатление.

...Когда я немножко очухался, то разобрал слова Моргана. Морган, как ему и полагается, пришел в себя раньше всех.

– ...так вы говорите, вас зовут…

– Меня зовут Маша, – сказала гостья.

Мне показалось, что Голдхейр при этом покосился на нее с некоторым удивлением. То ли это было ее ненастоящее имя – то ли, наоборот, настоящее?..

– А говорят, у итальянцев имена сложные, – невозмутимо сказал Морган. – Присаживайтесь, Маша. Рагу мы съели, но не хотите ли чаю?

– Нет, я не голодна, – ответила Маша. И улыбнулась. Вот ведь черт!..

Голос у нее был тихий, но слышный до самой последней буквы, ясный и безмятежный. Сколько ей? На вид не больше двадцати. Но кого здесь волнуют такие мелочи, как возраст?..

– Прекрасной леди подобает трон! – сказал Рыжий каким-то мурлыкающим голосом.

Он сидел на скрещенных ногах совершенно прямо и неподвижно, как изваяние. Только волосы растрепаны и глаза сверкают охотничьим блеском. Ну, этого следовало ожидать.

Для дороги он оделся по-испански: в черные кюлоты и черный бархатный камзол с серебряной нитью. В сочетании с рыжей гривой и хищными глазами оборотня выглядело это умопомрачительно. Пожалуй, в первый раз сейчас я пожалел о том, что во Фриланде совсем не забочусь о своей внешности.

– Нам некуда с подобающими почестями усадить гостью! – продолжал Рыжий мурлыкающим голосом, сидя очень прямо и неподвижно. – Увы, это позор для нас, и я предлагаю всем нам, о мои верные товарищи, немедленно совершить ритуальное самоубийство, если наша гостья соблаговолит дать нам на это милостивое разрешение!