До конца моей командировки оставалась всего неделя. Сведения получены, но что насчет Дмитрича? Он же видел меня. Я позвонил на следующее утро Сергею Артамоновичу и сказал ему, что простыл…Генеральный директор был расстроен, но я уверил его, что всю необходимую информацию о технологиях производства я получил… Сергей Артамонович сказал, что Саныч заедет за мной в следующий вторник, после чего пожелал мне здоровья и положил трубку…

Этим же утром я навестил Старого Чекиста.

— Значит говоришь, выяснил кто второй подозреваемый?

— Дмитрий Дмитриевич… он главный технолог заготовительного цеха.

— Не знаю такого… Так что ты от меня-то хочешь? —спросил чекист.

— Поставить охрану, возле моей гостиницы… я опасаюсь, что Дмитрич с Эдуардом Климовичем, придут за мной…

— По-моему ты всякой буржуйской детективной дряни начитался, — сурово произнес Старый Чекист, но затем смягчился: — Ладно, до конца недели прослежу, а там все равно тебе уезжать...

...Прошла неделя… настал вторник… Я наконец-то покинул свою гостиницу и вышел на улицу с рюкзаком за спиной, в ожидание Саныча… Уже чувствовалась весна. Она чувствуется с первыми оттепелями. Как только снег подтает и солнце выглянет, пускай даже из-за туч. Но природные явления здесь важны только в первом приближение. Дальше в дело вступают воспоминания. Ведь после первой оттепели обязательно вернутся морозы и еще не один снегопад и метель. Но момент весны уже пойман и он возвращает каждого… в молодость? Не-а, конечно можно вспомнить шумные гулянья ночи напролет, веселые компании, любовь и ревность, но… воспоминания идут раньше… неужели юность? Там где затаилась первая любовь… контрасты... противопоставление всему и вся… нет… Воспоминания идут еще чуть раньше… Эта прогулка по весенним улицам, когда снег еще лежит, но никуда ему уже не деться… Скоро все неизбежно начнет таять… и придет настоящая весна… Воспоминания ведут к ней… Той странной свободе нескольких мгновений, которую пытаешься поймать всю свою последующую жизнь… но момент… Упущен ли? Скорее он остался вне времени, где-то в тех воспоминаниях, которые приходят снова и снова, а вместе с ними возвращается и улыбка… Весна! Священное время года!

Но тут, в моей груди, екнуло сердце и будто сыграло у меня какое-то очень нехорошее предчувствие… Как оказалось не зря. Я увидел человека в черном балахоне. Он шел прямо на меня. Я отступил на несколько шагов. Под капюшоном я узнал Дмитрича.

— Стой паскуда! — крикнул он мне.

— Что тебе от меня нужно?

— Следил за мной…

— Я… я… я… — только делал шаги назад.

— Кто тебя послал? Артамоныч?

— Никто меня не посылал, я случайно оказался в той подсобке.

— Случайно, говоришь, — остановился на мгновение Дмитрич. — Ты совсем ничего не понимаешь дуралей… Ты думаешь, мы по своей воле здесь корячимся? Ты даже не понимаешь, что это за место… что здесь за дело...

«Я-то прекрасно понимаю!» — подумал я… но ничего не произнес… развернулся и устремился по улице вниз с пригорка… Я бежал от Дмитрича, что было сил...

К моему счастью на перекрестке я увидел старенький японский микроавтобус. Я замахал руками. Саныч притормозил и приоткрыв окно, сказал:

— Я как-раз к тебе в гостиницу еду!

— Езжай скорее, — крикнул я, вкатившись на пассажирское сидение. Саныч сильно удивился моей дерзости, но только спросил: — Чо так, опаздываешь, что ли?

— Да! — ответил я.

Мне стало спокойнее только когда мы заехали на гору, столь высоко, что Мальцево стало далекими точками, а завод, еле заметной буквой «Ш» посредине тайги. Через полчаса мы уже мчались по узкой дороге, в тенях бесконечного леса.

— Я тут покумекал с братками, шепнули мне, что новый гость Петербургский со Старым Чекистом познакомился. Чо ты с ним, спелся, что ли, в натуре? — вдруг спросил Саныч, очень недовольно взглянув на меня.

— Старым Чекистом? — я попытался сделать удивленный вид.

— Ты смотри, на заводе его... особенно шеф его сильно не любит.

— Но в городе его уважают, — вырвалось у меня. — По крайней мере, мне так показалось...

— Значит все-таки спелся… В городе говоришь уважают? — иронично усмехнулся Саныч. — Может быть...Эх, все равно он ментяра поганый. Я всю жизнь по другую сторону.

— Ты же говорил, что завязал.

— Прошлую жизнь… по другую сторону, — вздохнул Саныч с некоторой ностальгией, а затем очень тихо произнес: — Сейчас-то и не жизнь вовсе…

Оставшуюся часть пути, Саныч больше не поднимал тему Старого Чекиста. Он вообще больше не вступал со мной в разговоры. Сделал по-громче блатняк и стал петь... Песни снова были, как под копирку, но на сей раз немного под другую… пели про то, как мочат каких-то шнырей и чертей… К голове моей снова начали подкрадываться неспокойные мысли... Иногда Саныч поглядывал на меня и в такие моменты сердце мое замирало, я уже представлял как он заворачивает свой японский микроавтобус в лес и выкидывает меня из машины за шкирку… затем лопата… копание собственной могилы… пуля в лоб… но все к счастью обошлось, до аэропорта я доехал живым и невредимым...

— Бывай Саныч! —попрощался я.

— Бывай фраерок! — сказал он мне вдогонку.

Я зарегистрировался на рейс и полетел с пересадкой до Петербурга.

По прилету, сразу в терминале Пулково, я обнаружил десять пропущенных звонков, пять от Аркадия Аркадьевича и столько же от моего (я тогда надеялся, что уже ненадолго моего) директора. Велено было ехать в офис. Я вызвал такси и с рюкзаком за спиной поперся прямо с длительной командировки на работу… недовольству моему не было предела, но я все же питал надежду, что скоро стану одним из Горынычей и тогда Гриша… и передо мной будет ходить на цыпочках… но пока... мне пришлось выслушивать упреки о моих мнимых опозданиях, хотя в этот раз таксист и впрямь попал в пробку, где-то на Ленинском… По приезду директор сообщил мне, что Аркадий Аркадиевич уже уехал, но если я не хочу лишиться работы, мне нужно тут же ехать за ним в область… эта директорская гадина по имени Гриша, даже не поблагодарила меня за длительную и тяжелую командировку…

Аркадий Аркадиевич уехал в один из производственных цехов Горынычей, который располагался в области. Мне пришлось тащиться