— Я живу в этом доме. Не беспокойтесь, у нас еще есть время. Пойдемте ко мне.

И она повела нас через неширокий темный квадратный двор к другой двери, такой же узкой и невысокой, как первая. Мы поднялись по деревянной винтовой лестнице на четвертый этаж, прошли узкий коридор, открытую галерею, еще один коридор и оказались в большой комнате с низким деревянным потолком. Комната служила гостиной. Посреди нее от пола до потолка стояли толстые деревянные подпорки. Низкое окно находилось в полуметре от пола. Под потолком на длинном шнуре висела электрическая лампочка без абажура. У стены стоял диван с подушками. В комнате был еще шкаф и несколько стульев. Стены украшали литографии на мифологические сюжеты и множество фотографий, на которых главным образом были изображены юноши с удивительно серьезными глазами. Как выяснилось, это были дяди, братья и племянники Минакши, многие из них тоже жили в этом доме. Здешняя «большая семья» насчитывала более пятидесяти человек.

Когда мы вошли в гостиную, там уже находилось пять девушек. Они тоже приехали с нами на экскурсию. Мне показалось, что на какой-то миг Шерпа-джи растерялся, оказавшись в этом смешливом звонкоголосом обществе юных веселых студенток. Но вскоре неловкость прошла — свои все-таки, каждый день видятся в аудиториях, в библиотеке, на практических занятиях…

Следует заметить, однако, что, не будь рядом хотя бы одной подруги, ни Минакши и никто из других студенток никогда не рискнули бы пригласить к себе в дом однокашника. Равно как и молодой человек не станет звать в гости девушку, если ее не сопровождает компания или хотя бы подруга.

И здесь сказывается не только соблюдение определенных правил приличия, но и какое-то внутреннее глубокое целомудрие, которое позволяет не делать отношения молодых людей панибратскими и фривольными и в то же время не замыкает их в рамки чопорной благопристойности. Отношения студентов к студенткам проникнуты духом дружелюбия, вежливости и предупредительности.

Окно «павлин» в Бхадгаоне

В силу тех же норм поведения, о которых я только что говорила, Минакши пригласила посмотреть свою комнату лишь меня, оставив Шерпу-джи в гостиной в обществе подруг.

Комната у девушки небольшая, но в то же время достаточно просторная. Одно окно. У стены — низкий комод и пара стульев. На полу — толстый матрац, застланный покрывалом. Сверху гора подушек. Над этой постелью, словно балдахин, свисает москитная сетка, вещь в здешних местах просто необходимая. Правда, пользуются ею только в домах с достатком. Бедняки обходятся без москитных сеток.

Примерно так же, как дом Минакши, выглядят и другие зажиточные неварские дома.

Кроме Минакши, я была знакома со многими другими неварами…

Бхригурам Шрестха… Прекрасный певец и танцовщик. Несмотря на свой высокий рост, некоторую грузность и отнюдь не юный возраст, танцует легко и пластично.

Махешвари Шрестха… Известная в Непале актриса. Певица. Ее портреты украшали стены магазинов и фотостудий. Я знала ее — юную, энергичную, привлекательную и была потрясена, когда прочла в газете сообщение о ее смерти. Она умерла в больнице в Дели от болезни почек. Ей было немногим более двадцати. Как память о ней осталась магнитофонная запись: мой друг-невар талантливый режиссер Прачанда Малла рассказывает о Махешвари.

Мне бы хотелось вспомнить еще об одном неваре — большом самобытном мастере.

Однажды мой непальский знакомый, инженер Тулси Дас Шрестха, окончивший институт в Москве, сказал, что художник Маске сможет принять нас на следующей неделе.

Дом Маске находился в старой части города и ничем не отличался от сотни других неварских домов. Тулси Дас плохо знал адрес, и тогда на помощь нам пришли местные жители. Оказалось, здесь все знали, где живет старый уважаемый художник.

Наконец мы вошли в дом Маске, поднялись на третий этаж и очутились в комнате самого мастера. У порога, как полагается, мы сняли туфли и после взаимных приветствий по знаку хозяина опустились на циновки и подушки, лежавшие на полу. Мебели в комнате не было. Хозяин отдал распоряжение, и вскоре слуга внес на подносе угощение: крутые, уже очищенные яйца, печенье, сладости и традиционный чай. Здесь следует пояснить, что в Непале принято пить чай по-английски, то есть с молоком и сахаром. Этот напиток стал подлинно национальным, так же, как и в Индии. А столь любимый нами крепкий чай без молока коренные непальцы не признают.

Когда угощение было расставлено на полу и слуга удалился, Маске обратился к нам на непали, хотя, разумеется, свободно владел английским. Пока он произносил свои сердечные слова, я успела хорошо его рассмотреть: невысокого роста, довольно худой, спокойный человек. На нем был национальный костюм даура-суруваль, а на голове топи. Ему, видимо, уже немало лет, судя по глубоким морщинам на гладко выбритом лице, но глаза смотрят молодо и с любопытством. Мое внимание привлекли его сильные руки с длинными крепкими пальцами — руки мастера.

Я попросила хозяина познакомить нас с его работами и, если возможно, показать картины. Маске загадочно улыбнулся и вышел в соседнюю комнату. Через некоторое время он возвратился. В руках у него было несколько толстых папок. Художник удобно устроился возле нас, неторопливо развязал тесемки первой папки, и… передо мной предстало чудо…

Надо сказать, что я уже успела разглядеть те несколько картин, которые висели на стенах его комнаты. Признаюсь, они не произвели на меня сильного впечатления. Это были портреты каких-то мужчин и женщин, написанные маслом. Обычные портреты, каких немало встретишь повсюду.

В Непале, где не так уж много художников, есть все же представители разных направлений, жанров, школ. Тут и портретисты, и пейзажисты, пишущие хорошие, но традиционные гималайские пейзажи. (Глядя на эти картины, не перестаешь восхищаться чудесным даром великого русского художника Николая Константиновича Рериха, которому удалось передать необычно и в то же время так правдиво удивительные по своей красоте Гималаи.)

Кроме того, вы можете встретить здесь молодых художников, которые учились в Европе. Работы их носят по большей части модернистский, подражательный характер, хотя встречаются довольно талантливые произведения, особенно в области графики. И все же отличительной чертой всякого рода абстракционизма (вернее даже, не отличительной, а скорее объединяющей) является то, что он вненационален. Работы молодых непальских абстракционистов не несут в себе черт, элементов, если угодно, духа национальной культуры или хотя бы национальной принадлежности художника.

В этом я лишний раз убедилась, побывав на выставке современных непальских художников, которая давала сравнительно полное представление об их стиле и направлениях.

Тем более радостной оказалась встреча с