вот что-то давно не получал от жены писем. Уж не случилось ли что с ней или с детьми… — Нараян обеспокоен.

— Не волнуйтесь. Наверное, сами скоро к ним поедете? — успокаиваю я.

— Пока все не продам, не могу. Слишком накладно будет. Здесь товар не оставишь. Брать с собой — тоже ни к чему. Там ведь таких, как я, много. А здесь, почитай, я почти что один.

— А вам здесь нравится? — спрашиваю я.

— Да неплохо. Только холодно очень…

Да, там, где его дом, сейчас гораздо теплее. Здесь, в Долине Катманду, горный умеренный климат. В тераях же — субтропический. Сейчас в его родных краях, наверное, градусов восемнадцать…

Вот уже полтора часа мы колесим вокруг Ратна-парка в ожидании остальных охотников. Целых полтора часа! Не слишком ли мы терпеливы? Но ни Гамбхир, ни Шридэв не выказывают никакого раздражения. Непальцы часто подтрунивают друг над другом из-за отсутствия пунктуальности. «Непали тайм» («непальское время») — говорят они. Это значит, что какое-либо коллективное дело начинается не в назначенный срок, а тогда, когда все соберутся и всем будет удобно…

Прошло еще двадцать минут. Наконец подошли те, кого мы так долго ждали: строгий, корректный Рималь, веселый, улыбающийся Индрапрасад и несколько угрюмый молодой человек по имени Суреш. Его я видела впервые.

Ни объяснений, ни упреков… Вшестером мы втиснулись в машину и покатили по новому шоссе в сторону Кодари, на север от Катманду.

В ответ на мое восторженное замечание по поводу отличной дороги Рималь говорит:

— А ты знаешь, сколько стоили эти сто четыре километра дороги? Семь миллионов долларов! Строили китайцы. Это одна из самых дорогих трасс в Непале. Ее содержание обходится ежегодно примерно в двести тысяч долларов, или в два миллиона непальских рупий. Расходы не окупаются. Движение-то, сама видишь, какое. Тридцать автобусов в день до Банепы. Это каких-нибудь двенадцать-пятнадцать километров. Дальше, до Барабисе идут с товаром несколько грузовиков: ну пять, от силы — десять. Иногда промчатся несколько джипов до самого Кодари. Разве при такой «интенсивности» движения дорога окупится?

— А какие же товары возят по ней?

— Ассортимент невелик. В основном с севера в Катманду везут овец, иногда овечью шерсть. Ну и, конечно, соль. Ее мы всегда получаем с севера, из Тибета. Частенько контрабандой… А от нас, из центра, вывозят товары мелкие, но необходимые: мыло, сигареты, спички и, разумеется, рис.

— И все это производится в Долине Катманду? — спросила я.

— Ну, во-первых, товаров не так уж много, — неторопливо продолжал Рималь. Остальные прислушивались к нашему разговору. — Во-вторых, я перечислил далеко не все, что у нас производится. В-третьих, многие товары, например те же сигареты, ввозят из тераев, с самой крупной сигаретной фабрики в Джанакпуре, построенной с помощью Советского Союза. Это очень хорошо оснащенная фабрика. И вид у нее отличный. Будешь в Джанакпуре, посмотри обязательно.

Я знала об этой фабрике. Как и о других предприятиях, построенных с экономической и технической помощью СССР. Это и завод простейших сельскохозяйственных орудий в Биргандже (он стал первым большим предприятием металлообрабатывающей промышленности в Непале), и сахарный завод в том же Биргандже — крупное предприятие страны, и гидроэлектростанция Панаути в нескольких десятках километров от Катманду, снабжающая вместе с другими ГЭС столицу и остальные города Долины, и детская больница в Катманду, и шоссейная дорога Симра — Джанакпур в тераях, протяженностью в сто десять километров, которая станет частью будущей транснепальской магистрали Восток — Запад.

Все эти объекты, за исключением джанакпурской сигаретной фабрики, я уже видела, о чем и сказала Рималю.

— Между прочим, в Катманду тоже есть сигаретная фабрика. Правда, небольшая. В Джанакпуре, на государственной, выпускают два миллиарда сигарет в год. А здесь всего тридцать пять миллионов, — вступил в разговор Гамбхир. — И, кроме того, в Непале больше ста двадцати кустарных мастерских, где делают наши традиционные бири[15].

— Откуда такая информация? — улыбнулся летчик. — Вы так много говорите о сигаретах, что мне захотелось курить. Дайте мне, пожалуйста, сигарету, я закурю, если, конечно, наша гостья разрешит.

Я не возражала. Шридэв с наслаждением затянулся, и приятный аромат на время поглотил запах бензина, сухих листьев, свежего зимнего дня… Вскоре они смешались и оставались в машине еще долго, до самого конца поездки.

— Информация, спрашиваешь, откуда… — продолжал тем временем Гамбхир. — Я инженер, и мне следует знать кое-что и кроме своей специальности. Например, экономику страны, ее промышленность.

— Ну уж и промышленность у нас! — скептически протянул хранивший до сих пор молчание Суреш. — То-то наши молодые инженеры, получившие образование за границей, потом не знают, куда устроиться на работу и где применить свои знания.

— Страна-то аграрная, — заметил Индрапрасад, — Девяносто процентов населения заняты в сельском хозяйстве…

— Это верно, конечно. Но предприятия у нас все-таки есть. Их уже около тысячи, — продолжал Гамбхир.

— Ты считаешь и крупные государственные фабрики, и заводы корпораций, и небольшие частные фабрики, перерабатывающие сельскохозяйственное сырье, даже такие, где работает меньше десятка рабочих? — спросил Суреш.

— Разумеется. Я имею в виду и мелкие предприятия, которые занимаются выжимкой масел, и рисорушки, и лесопилки.

— Если в Катманду не видно дымящихся труб, это вовсе не значит, что здесь нет промышленных предприятий. Ты была в Баладжу? — вопрос ко мне.

Ну как же! Как можно, живя в Катманду, не посетить Баладжу! Он всего лишь в трех километрах от центра столицы.

В прежние времена там был огромный парк. В нем шумели вечнозеленые цветущие деревья, стояли укромные беседки, увитые вьющимися растениями, журчали прозрачные струи искусственных источников, которые и дали название этой территории — Баисдхара — («Двадцать два источника». В водоемах переливались сверкающей чешуей золотые и серебристые рыбки. В парке любила прогуливаться знать.

Позднее Баисдхара был заброшен. Он приобрел тот унылый и безрадостный вид, который неизменно появляется у творения, искусственно созданного и потом забытого…

В наши дни парк ожил. Его привели в порядок, обновили, он привлекает к себе и горожан, и туристов.

Я, конечно, тоже бывала там, видела и темный парк, и беседки, и все двадцать два замысловатых фигурных источника, вделанных в стены, и сверкающих декоративных рыбок, и толстых, ленивых сазанов. Главная достопримечательность парка — спящий Вишну. Изваянный из монолита, он покоится на своем верном змее Шеше, который застыл в каменной неподвижности посреди небольшого водоема. Весь облик могучего Вишну навевает тихую умиротворенность. Вишну Баладжу — копия того Вишну, который мирно дремлет на другой окраине Катманду, в Бурханилькантхе. Копию создали специально для короля, ибо оригинал и король, являющийся воплощением Вишну на земле, не могут одновременно быть вместе. Иное дело —