Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1951 год – 18/19 лет. В волнах неопределённости
Уже повзрослел, но никак не определился, кто я и что я. Впрочем, и в стране ничего особенного не происходило. Ну, ввели в строй Лисичанский химкомбинат, обсуждали проект агрогородков, в Новгороде нашли берестяные грамоты XI века.
Но ни химкомбинат, ни агрогорода, ни берестяные грамоты меня, 19-летнего, не трогали и не волновали. У меня билась и трепетала собственная жизнь. Школа рабочей молодёжи в отличие от обычной не досаждала, наконец-то взялся за ум и сразу стал успешным учеником. Прогулов не допускал, и всё дело шло к аттестату зрелости. Хотя сам по себе школьный аттестат – не зрелость. Ещё Сенека в древности утверждал, что «Не для жизни, а для школы учимся». А американский юрист и писатель Роберт Ингерсолл (1833–1899) пребывал в уверенности, что «школа – это место, где шлифуют булыжники и губят алмазы».
От булыжника я отошёл давно и пытался приблизиться как можно ближе к алмазу. Литературные дали манили и завораживали. Но до литературы было ещё ой как далеко. В 50-х годах беспрерывным потоком выливались лишь стихи. Об их качестве умолчу…
Прежде чем привести сохранившиеся разрозненные дневниковые записи, по памяти вспомню отдельные моменты из 51-го года.
Скромный, вежливый, умный мальчик, так считали учителя. Но это внешнее впечатление. Внутри по-прежнему метался и часто испытывал стресс. А внешне подчас играл роль лидера. В тот год образовалась великолепная тройка: студент Востоковедения Игорь Горанский, будущий переводчик АПН Виктор Ус и я, школьник, самый младший, но с навыком верховода. Часто собирались у меня в доме. Болтали, выпивали, играли в карты. Я предложил издавать рукописный журнал «Петушок» и самостоятельно выпустил первый номер, но друзья меня не поддержали. Главная тема, вокруг которой всё вертелось: девочки. Все трое испытывали острое влечение к женскому полу. Гедонисты – хотели получить от жизни одни удовольствия. Грехи молодости…
Через горы и поля
Ходят три богатыря, –
наряжал я дружбу в фольклорные одежды. С Игорем нас ещё связывали футбол, шахматы и стихи: оба считали себя чуть ли не поэтами. Игорю я посвятил поэму «Вопль» (косил под Маяковского):
У нас заведено: или станет проституткой,
Или ни за что не отдастся вовек.
Будет дрожать над своим телом,
Как над золотом старый Гобсек…
Поэма длинная и… плохая. А у Игоря были свои вопли:
Горько и больно мне: снова не верят,
Снова не понят, считают не тем,
Снова придётся сердечные двери
Разумом трезвым прикрыть насовсем…
Обменивались стихами, обсуждали их. Лечились от сердечного непонимания футболом: и сами играли, и ходили на матчи мастеров кожаного мяча. А потом дружба рухнула, когда стали работать вместе, и оба не выдержали испытания отношений начальник – подчинённый.
Теперь о личных делах. С «Ундиной» расстался на какое-то время, но зато запылал любовный платонический роман с Наташей Пушкарёвой. Встречи, долгие прогулки по просекам Сокольников, часто Наташа приезжала ко мне, когда я жил один. Ворковали, ласкались, но чаще ссорились. Наташа была очень обидчивой и готова внезапно плакать. Поссорились – помирились. А ещё писали друг другу письма (о, блаженные доэлектронные времена!). А какие незатейливые, но полные чувства, строки я писал Н.П.:
Свет очей моих ясных,
Тебя так люблю!
Милая, нежная,
Тебе лишь пою!
Счастье моё, радость моя,
Я жить не могу без тебя…
Читаю сегодня и, как Станиславский: «Не верю!» Но тут же слышу истерический крик Барона из «На дне»: «Было! Было! Всё было!..»
Что ещё? Стихи, стихи и стихи. И любовные к Наташе, и печальные о себе.
Много читал, и в частности почему-то Максима Горького, пьесы «Дачники», «Мещане» и др. В «Дачниках» Варвара Михайловна говорит: «Жизнь – точно какой-то базар. Все хотят обмануть друг друга: дать меньше, взять больше».
А теперь к дневниковым записям, которые сохранились:
1 января
Встреча Нового года прошла хорошо. Встречали вчетвером у меня: Наташа, Игорь и Тамарчонок… Я даже танцевал… Наташа меня утешала и ласкала.… А ещё я за один день прочитал роман Джека Лондона «Мартин Иден». Произвёл большое впечатление. Разве это не созвучно со мной, что пишет Джек Лондон про своего героя:
«Писание было для него заключительным звеном сложного умственного процесса, последним узлом, которым связывались отдельные разрозненные мысли, подытоживанием накопившихся фактов и положений. Написав статью, он освобождал в своём мозгу место для новых идей и проблем. В конце концов, это было нечто вроде присущей многим привычки периодически „облегчать свою душу словами“ – привычка, которая помогает иногда людям переносить и забывать подлинные или вымышленные страдания».
2 января
Я вчера лежал на диване и думал: а ведь меня давно влечёт к литературе, и я часто вставал на её путь ещё в детстве. В школе, даже в младших классах, я писал всегда различные статьи и заметки для газет, делал доклады, писал юмористические вещи на злобу класса и т. д. Конечно, это не литература, но всё же… дальние подступы к ней. Проба пера…
5 января
В два дня прочитал сборник «Польская новелла» в 650 страниц…
Какое скучное занятие болеть. Лежишь, отданный на растерзание сломанным диванным пружинам, тупо смотришь на когда-то белоснежный потолок и думаешь. А мысли лезут в голову какие-то глупые или противные… А иногда впадёшь просто в бред…
7 января
Выиграл у Славки в шахматы матч со счётом 10:2. Прочитал «Ледяной дом» Лажечникова.
8 января
Сегодня заставил маму рассказывать о себе, об отце, о моём детстве, которое я вспоминаю через какой-то туман.
9 января
…Пришлось отложить жизнеописание «святого Юрия»: пришла медсестра и спилила очередной укол глюкозы. Желтуха постепенно проходит…
Последний мой литературный герой – Остап Бендер, образ смелого, находчивого и предприимчивого ловца счастья. По вкусу пришёлся его язык с сатирическими оттенками и язвительными интонациями. Я много перенял от манеры разговаривать у Бендера и заслужил у друзей и знакомых кличку «язва» и «злюка». Человеческая глупость всегда достойна смеха…
14 января
(Спустя 59 лет, будучи уже седым и старым человеком, писателем, «известным в узких кругах», странно читать «размышлизмы» 18-летнего юноши, его мучения и метания и даже мысли о самоубийстве: «Уйти, уйти скорей от всего, чтоб, наконец,