Бет услышала скрип, с которым проворачивался ключ в замке.

И начала составлять план.

Ей расхотелось возвращаться в Пустоту.

Теперь, когда Бет вспомнила, кто она такая.

Глава 12

Я проснулась, ощущая головную боль и грусть. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сонное опьянение прошло, и я вспомнила, что было накануне. Мне не хотелось думать о Морин и о том, чем она занималась. Это было не мое дело. «Захочет – расскажет сама», – наказала себе я. В любом случае мы с Брендой приняли правильное решение: выбросить все это из головы.

Но события минувшей ночи не желали стираться из памяти, они словно залипли в ней. И вместо того, чтобы вылезти из постели, я вытащила из-под матраса свою записную книжку. Она отвлекала меня от вещей и похуже того, что я подсмотрела в чужом подвале. Она служила мне дневником, которому я поверяла свои мечты, рассказывала, из-за чего разозлилась и кого считала симпатичным. А еще я записывала в ней песни, слова, приходившие мне в голову под музыкальные ритмы. Только в этот раз я не почувствовала ни желания описывать что-то, ни капли творческого вдохновения. И опять засунула блокнот под матрас.

Я не слышала, в котором часу ночи вернулся отец. А когда спустилась вниз, он уже ушел на работу.

Дверь в ванную комнату была приоткрыта. Обычно я стучусь, желая удостовериться, что ванная свободна. А этим утром я была не в настроении и без стука ворвалась внутрь.

От зеркала отпрянула Джуни.

– Прекрати за мной шпионить! – вскричала она.

– Извини, не думала застать тебя здесь. – Я осмотрелась, и мой лоб наморщился. – Что ты тут делала?

– Тренировала улыбку, – угрюмо буркнула сестра.

А затем улыбнулась. Это была великолепная улыбка. Когда Джуни дорастет до моих лет, она будет самой красивой девушкой в Пэнтауне – с волнистыми каштановыми волосами, зелеными глазами и сливочной кожей. Выбитая из колеи событиями ночи, вялая из-за плохого сна, я смогла лишь ухмыльнуться в ответ.

– Не забудь подать маме ланч. Я работаю сегодня до двух.

***

Проезжая на велосипеде по парковке «Города покупателей Зайре», я рефлексивно надвинула волосы вперед – чтобы загородить ими часть головы. Этого уже не нужно было делать. Мое уродство и так было скрыто. К голове плотно прилегали наушники-квадрафоны, из которых лилась музыка месяца – композиции альбома Presence группы Led Zeppelin. Я начала носить наушники сразу после аварии, как только рана затянулась настолько, чтобы не болеть. Мне хотелось замаскировать свою ущербность. И лишь со временем до меня дошло, что глупее этого трудно было придумать. Потому что большие, старые, не соединенные ни с чем наушники только привлекали ко мне внимание. Теперь я поумнела и стала носить с собой кассетный магнитофон.

Благодаря Columbia Records моя жизнь получила звуковое сопровождение. «В этом лишь моя вина», – зазвучало в наушниках. Это была моя самая любимая песня на пленке. Но я уже практически подъехала к служебному входу «Зайре» и дослушать до конца ее не успела.

Я устроилась в «Зайре» через неделю после начала каникул. На том, чтобы я нашла работу, настоял отец. Он сказал, что женщина должна уметь позаботиться о себе в этом мире, и ему бы не хотелось, чтобы мне пришлось полагаться на других людей. А потом он позвонил кому-то и попросил за меня. Я работала в отделе кулинарии вместе с Клодом, Рикки и парой девушек постарше. Мы подавали сэндвичи с картофелем фри и маринованными огурчиками лягушачьего цвета, разрезанными вдоль на четвертушки, покупателям, решившим передохнуть.

А в передыхе они нуждались. В «Городе покупателей Зайре» продавались продукты, хозяйственные товары, бытовая техника, мебель, одежда. Черт, в нем имелась даже парикмахерская. Я не сказала отцу, что предпочла бы работать в отделе одежды, складывать красивые рубашки из вискозы и расправлять моднючие джинсы-клеш. Он мог бы посчитать меня неблагодарной. И все же мне очень хотелось работать в отделе одежды – не меньше, чем в ювелирном отделе, среди камней изумрудных, рубиновых и сапфировых цветов.

Увы, отец устроил меня в кулинарию.

В принципе, все было не так уж и плохо. Поначалу мне даже понравилось – отвечать за кассу, радовать проголодавшихся покупателей едой. Видеть их довольные лица было очень приятно. В детстве я так часто играла в продавщицу, учительницу, актрису или домохозяйку, что мне показалось даже судьбой попробовать себя в этой роли в реальной жизни.

И мне не доставляло дискомфорта то, что большинство смен я работала с Клодом. Я находила это даже забавным. Потому что в детстве мы часто, прикусив языки, пытались выговорить «Город покупателей Зайре». И чуть не уписывались со смеха, когда слово «город» звучало как ругательство. Вот и теперь мы работали в паре. Клод все время находился у меня на виду, наполнял стаканы газировкой и следил за тем, чтобы Рикки готовил именно то, что заказывали клиенты.

Большого выбора не было. Многослойные сэндвичи, хот-доги, шашлычки и тосты с сыром, точнее с сырной пастой. Три вида картофеля фри. Кетчуп, горчица и закуска из маринованных овощей, которые клиенты брали сами. Но даже при ограниченном меню мы всегда были при деле. «Зайре» был в этой части города тем центром, куда всегда можно было пойти. Некоторые люди только в нем и общались с другими.

Я приставила велосипед к дорожному указателю позади кулинарии и пристегнула его замком. До конца песни оставалась минута или около того, но мне не хотелось отмечаться в табеле прихода на работу с опозданием. Поэтому я поставила Джона Бонема на паузу и стянула наушники на шею. Липкий воздух был таким же неприятным, как объятие незнакомца.

– Приветик, Тыква.

Я подскочила. Между мусорным контейнером и зданием стоял Рикки, собиравшийся прикурить сигарету.

– Привет, – ответила я и ощутила, как заколотилось сердце.

Рикки был единственным, кто обзывал меня Тыквой. Это прозвище не было ни добрым, ни ласковым, но и прозвучало оно безо всякого зла. Рикки произнес его своим обычным голосом. В любом случае это было лучше, чем делать вид, будто у меня два целых уха. Рикки придумал это прозвище сразу после инцидента, когда я все еще оставалась в бинтах, пластырях и повязках. Родители не выпускали меня из дома. Должно быть, не хотели, чтобы меня кто-то увидел. Только вели они себя так, будто это делалось для моего блага. Рикки был единственным, кто заходил ко мне тогда регулярно.

Это было до его лихорадки, значит, Рикки было не больше восьми. Он приносил свою злобную старую кошку