цвета, а я принесла постеры с Fanny, The Runaways и Сьюзи Кватро – столько, что их хватило на то, чтобы заклеить в гараже все стены. Как только мы перетащили туда свои инструменты, подвесили лавовые лампы и зажгли ароматические палочки «Наг чампа», гараж превратился в уютный клуб. Поначалу мы считали название Girls временным. Оно казалось нам примитивным, если не глупым. Но, как говорится, не трудно сделать – трудно выдумать. Мы так и не удосужились его сменить.

Я обвела взглядом толпу людей, пришедших посмотреть на группу Джонни Холма. Мне показалось, что они все поголовно недоумевали: что, черт возьми, делали на сцене три девчонки? Мои колени затряслись так, что стало заметно. Морин поглаживала бас-гитару, Бренда держала свою. А мне пришлось сесть за ударную установку Джонни Холма. Потому что времени на то, чтобы убрать свои барабаны и поставить его ударные между нашими выходами, попросту не хватило бы. Барабанщик Холма, показавший мне, как регулировать сиденье, был очень любезен. Все выказывали нам доброжелательность. Но я так оробела, что сделалась белее мела. И посмотри кто-нибудь на меня косо, я бы распалась на тысячи атомов и никогда не собрала бы себя заново воедино. Бренда стала проверять педали своей бас-гитары; ее расчесанные волосы блестели, в мочках ушей сверкали «перья павлина» – эти сережки ей дала мать «ради такого события». Морин, как всегда, выглядела потрясающе и рассматривала со сцены толпу безо всякого страха. У нее в ушах тоже мерцали серьги – новые, золотые шарики величиной с виноградинки, свисавшие вниз на тонких цепочках. И похоже, эти серьги были очень дорогими.

Нам не удалось дозвониться до Морин, чтобы еще раз порепетировать перед выступлением. В гараж пришли только мы с Брендой, и до последнего момента обе переживали – появится ли Морин вообще, не сорвет ли нам первый «концерт»?

Но конечно же, она появилась – жаждавшая от собравшихся людей любви и поклонения. И они должны были ее полюбить, услышав нашу игру. После увиденного прошлой ночью я думала, что Морин будет вялой и апатичной, возможно, даже потерянной. Но нет! Морин вела себя как обычно – естественно, непринужденно и уверенно. И одета она была на миллион баксов.

На ней были коричневые вельветовые брюки клеш с заниженной талией, вышитые крошечными желто-оранжевыми цветочками. Подруга скомбинировала их с белой блузкой-крестьянкой свободного кроя с объемными рукавами-фонариками. Благодаря широкому вырезу с завязками она прилично открывала ее плечи. В свете софитов зеленые прядки ее прически с перьями в стиле Фарры Фоссет смотрелись фантастически круто.

Морин была рок-звездой. Бренда тоже – в своей яркой оранжевой футболке, голубых джинсах с двойной звездой и буквами H.A.S.H., вышитыми золотой нитью на правом заднем кармане, и кожаных босоножках «Кэнди» на деревянной платформе. Она прихватила с собой кольца настроения и торжественно вручила их каждой из нас.

– На удачу, – радостно прощебетала подруга. – Настройтесь так, чтобы они были синими. Это значит, что все хорошо, вы в гармонии с собой и внешним миром.

Я надела кольцо на палец. Оно сразу приобрело тошнотворно-желтый оттенок.

– Дай ему минуту, – засмеявшись, шлепнула меня по руке Морин.

А Бренда заключила нас обеих в объятия.

Когда мы расцепились, я, все еще ощущая на груди тепло подруг, снова глянула на толпу. Как ни была я напугана, но все же ощутила атмосферу момента. С наступлением сумерек мерцающие огни парка сделали его похожим на уголок Лас-Вегаса. И пускай эти люди пришли послушать не нас, мы должны были устроить им шоу.

Мое внимание привлек стук. Я поняла, что смотрю вверх, на чертово колесо. Смотрю с открытым, пересохшим ртом. Сомкнув губы, я перевела взгляд на Джерома Нильсона в полной униформе. И Морин, и Бренда, и я – мы все посмотрели этим летом «Смоки и бандит» в «Синема 70». А потом, когда вышли после просмотра фильма из кинотеатра, Морин заявила: если можно было бы смешать Джеки Глисона и Берта Рейнольдса в блендере, то получился бы шериф Нильсон. «Униформа Джеки Глисона, его тело и осанка и усы Берта Рейнольдса – вот вам и шериф Нильсон, – хохотнула она. – Теперь я только об этом и буду думать при встрече с ним в церкви». Мы с Брендой прыснули со смеха, потому что оценка подруги была справедливой.

Рядом с шерифом Нильсоном стоял мой отец; глядя на меня, он сиял так, словно я готовилась заявить об изобретении лекарства от рака. Агент из Бюро уголовных расследований – по виду ирландец – стоял чуть позади обоих с угрюмым выражением лица.

– Мы так рады, что вы выступаете, – громко провозгласил шериф Нильсон, обведя рукой толпу. – Местные девушки. Это хорошо. Правильно. Пэнтаун вами гордится.

– Спасибо, сэр, – сказала я, усомнившись в том, что он смог бы расслышать мои слова в гомоне ярмарки.

– Хотя, – продолжил шериф, поглядев на Бренду и Морин, а потом на ярмарочных рабочих, таращившихся на нас из будок, – мой совет вам на будущее: не стоит так сильно краситься. Ни к чему привлекать к себе ненужное внимание.

Глаза Морин сузились:

– Вместо того чтобы запрещать нам сиять, лучше велите им прекратить пялиться.

Губы приезжего агента задергались, как будто его подмывало рассмеяться. Гулливер Райан – вот как его звали. Я вспомнила.

Но то, что он все еще оставался в нашем городе, было недобрым знаком.

Шериф поднял вверх руки, задабривая Морин; рот изогнулся в легкой улыбке:

– Увы, такие уж мы, мужчины. Под красивыми словами и одеждой мы животные. И с этим нужно смириться.

Повисшую в воздухе неловкость разрядил зазвеневший бубен Джуни. Сестренка пряталась за динамиком; высотой платформы ее сандалии не уступали босоножкам Морин, короткие малиновые шорты и кроваво-красный топик открывали больше, чем прикрывали.

«Она старается казаться взрослой», – подумала я. Я тоже старалась, пока Джуни не сказала мне без всяких обиняков: «В этой мешковатой футболке, необъятных брюках палаццо и шлепках без задника ты похожа на древнюю старушенцию».

В свете того, что присоветовал нам сейчас шериф Нильсон, чтобы не привлекать к себе ненужное внимание, замечание сестренки показалось мне смешным – точнее, ироничным. Потому что в какой-то момент я сама предложила поменять название нашей группы на «Бабусек», разделять волосы пробором посередине, надевать очки в круглой оправе и бесформенные платья. Тогда нам точно не пришлось бы беспокоиться о том, как мы выглядели. Но Бренда с Морин мигом наложили вето на мое предложение.

– Я действительно горжусь вами, девочки, – заявил отец, вторя Нильсону.

Бренда, отвернувшаяся от шерифа, вежливо улыбнулась ему. А взгляд Морин устремился