поверх толпы. Кого она ждала? Я нажала носком ноги на педаль барабана: послышался слабый «бум», который можно было услышать, лишь стоя на сцене. Мне не понравилось, что Морин проигнорировала отца. Это было грубо с ее стороны. Словно почувствовав мое неодобрение, Морин обернулась и моргнула, как будто очнулась от дремы. А потом ухмыльнулась.

– Спасибо, – сказала она, обращаясь к отцу и Нильсону. И принялась возиться с циферблатом своего усилителя.

– Вы не возражаете, если я поднимусь на сцену и представлю вас? – спросил шериф, обратив вопрос мне.

Еще больше разволновавшись, я посмотрела на Бренду. А та вдруг резко побледнела. До нашего выступления остались считанные минуты. Мы, наконец, полностью осознали: оно действительно состоится!

– Все готовы? – спросила Бренда.

Морин кивнула, ее лицо запылало. Джуни затряслась так сильно, что бубен в ее руке зазвенел, не дождавшись удара. При виде напуганной сестры я, как ни странно, ощутила прилив уверенности.

– Ты готова, Июньский Жучок? – подмигнула я девочке.

Джуни кивнула, но рта не открыла. И я заподозрила, что услышала бы клацанье ее зубов, разомкни она губы.

– Мы в порядке, – кивнула я Бренде, подкрепив слова заверяющей улыбкой.

Та свирепо ухмыльнулась шерифу:

– Представьте нас.

Глава 14

– Это было потрясно! – завопил в восторге Клод. – Так хорошо вы еще никогда не играли.

Я кивнула, все еще ошеломленная. Клод был прав. Мы начали немного скованно и несогласованно, как будто играли три разные песни. Какой-то козел попробовал нас освистать. Но ко второй композиции даже те люди, что пришли на ярмарку не ради музыки, начали на полпути разворачиваться и стекаться к сцене, таща с собой чучела, доставшиеся в качестве приза, и надкусывая липкую сладкую вату.

Под нашу третью песню все пустились в пляс.

Люди принялись танцевать!

Чужие, незнакомые нам люди, с которыми нас ничто не связывало.

Вот тогда Морин прокричала: «Вальхалла!» И мы украдкой переглянулись над нашими инструментами, потому что уже пребывали в ней, в небесном чертоге нашей музыки, взмывали ввысь и падали, творя волшебство.

Я могла бы проиграть всю ночь, но все закончилось до ее наступления.

Шериф Нильсон запрыгнул на сцену, схватил Морин за руку, прошептал что-то ей на ухо, а потом пропыхтел в микрофон:

– Давайте похлопаем Girls из нашего Пэнтауна!

Аплодисменты пробрали меня так, словно их ввели мне с внутривенными инъекциями.

Техники Джонни Холма засновали по сцене, передвигая и подключая свое музыкальное оборудование; и каждый из них норовил пожать нам руки. Пока они складировали наши инструменты в углу, мы упивались успехом. А потом, не чуя под собой ног от радости, перебрались в зону за кулисами. Там нас поджидали Клод, Эд, Рикки и Ант. Морин бросилась в объятия Эда. Но даже это не смогло меня расстроить. Я слишком высоко парила от счастья.

– Что ты думаешь, Эд? – спросила Морин. – Тебе понравилось, как я играла?

– Конечно, – ответил парень, выпятив губы.

Похоже, он считал этот жест классным. Сегодня Эд выглядел круче Фонзи из ситкома «Счастливые дни» – в белой футболке, джинсах и ботинках на высоких каблуках, увеличивавших его рост почти на четыре сантиметра. В черных напомаженных волосах парня эффектно отражался свет прожекторов.

– Мне кажется, мы незнакомы? – Эд развернул Морин так, чтобы она не заслоняла ему Джуни, распаленную и сияющую после выступления. – Как тебя зовут, прелестница?

– Джуни, – пропищала сестренка, натягивая топ.

Эд смял жестяную банку из-под газировки и отбросил ее в сторону, а потом вытащил из внутреннего кармана своей кожаной куртки, перевешанной через плечо, пачку «Кэмела». Выбил из нее сигарету и театрально щелкнул зажигалкой – точь-в-точь как делали крутые парни в кино. Он красовался перед нами, разыгрывал целое представление. Это было очевидно. Но почему мы обязаны были на это смотреть?

Прикурив, Эд глубоко затянулся, а затем неспешно выдохнул. И сквозь облако табачного дыма подмигнул Джуни:

– Ты похожа на мою первую подружку, ты это знаешь?

Джуни улыбнулась.

– Она разбила мое сердце. – Эл скривил рот так, словно разгрыз гнилой орех. – Женщины, они такие…

Джуни продолжала улыбаться, но ее лицо сморщилось, а рот превратился в причудливый островок. Она не знала, как поддерживать такие разговоры. Я тоже этого не умела, но не вступиться за свою малолетнюю сестренку не могла. Кем бы я была после этого? Только я не успела нанести Эду ответный удар. Пока я придумывала, что сказать, он повернулся к Морин:

– Может, выйдем в народ, чтобы я мог похвастаться знакомством с тобой?

Черт возьми, этот парень нашел верные слова, чтобы зацепить Морин.

– А как же моя вечеринка? – проскулил Рикки.

– Она не сможет начаться, пока мы на нее не придем, – пожал плечами Эд.

Несмотря на его грубость, я поняла, что нашла в этом парне подруга, в чем усмотрела его преимущества перед другими ребятами. Но неужели она не замечала того, что разглядела я? От Эда исходила опасность, и знаков этого было предостаточно, на нем клейма негде было поставить.

– Девушки!

Я обернулась на знакомый голос. К нам направлялся отец Адольф Тейсен, священник церкви Святого Патрика. Я никогда не видела его вне церкви, сегодняшний вечер стал исключением.

Рикки напрягся, почти одеревенел. Ант поспешил спрятаться за его спиной, явно пожелав стать невидимым. А Эд устремил на священника такой взгляд, словно бросал ему вызов, подстрекал заговорить с ним.

Если отец Адольф и заметил это, то виду не подал.

– Отрадно услышать такую музыку в исполнении четырех моих прихожанок. Могу ли я рассчитывать на то, что вы вернетесь в наш хор, чтобы порадовать столь дивной красотой детей Божьих?

Взгляд священника задержался на Бренде – единственной из нас, кто, обладая абсолютным слухом, пела без фальши и попадала в ноты, которых мы с Морин не знали. Отцу Адольфу это было прекрасно известно; его глаза лукаво блеснули.

Бренда кивнула, но вслух ничего не ответила. Она ушла из хора в прошлом году, вскоре после того, как они с Морин вернулись из одного из летних лагерей отца Адольфа. Их продержали в хижине в лесу, совсем рядом с городом, неподалеку от каменоломни. Проект создания таких лагерей зародился как общественная инициатива, и мой отец с шерифом Нильсоном даже помогали отцу Адольфу их обустраивать. А потом поползли разные слухи. Поговаривали, что в той хижине, где поселили моих подруг, имелась сауна. А еще ребят в лагере якобы всю неделю кормили только пиццей. Но Морин с Брендой не подтвердили и не развенчали эти слухи; они вообще не захотели ничего мне рассказывать по своем возвращении.

– Чудесно, – произнес священник