И он снова замолчал, но Настя хотела знать больше. Она не собиралась давить на больное, поэтому произнесла как можно мягче:

— Артём, а что было потом?

Но он не воспринял это как давление — наверное, собирался с мыслями:

— Они начали ссориться гораздо позже — когда бизнес уже процветал. Вот такая странность. Наверное, привыкли вместе преодолевать трудности, а когда трудностей не стало, заскучали. Ты не думала о женах декабристов, Насть? Почему они вот так пошли за мужьями в ссылки?

Слишком внезапная смена темы Настю обескуражила, но она ответила:

— В этом нет парадокса. Я бы тоже за мужем куда угодно пошла.

— Ты и такие, как ты, пошли бы без сомнений, — он улыбался в холодное пространство впереди. — Но почему и другие приняли такое же решение? Я думаю так: преданность — если она есть — в период испытаний не ставится под сомнение. Просто не ставится… даже если надо в Сибирь или на плаху. В такие моменты люди проявляют лучшие качества, на которые способны. Но вот если бы этих ссылок не было, если бы они так и жили в московских благодатях, то посреди балов или домашних дел могли и не любить своих мужей, а может быть, и ненавидеть.

Настя поняла, что он имеет в виду. Она сама знала таких людей, которые с молодости ссорились по пустякам, но едва только происходило что-то плохое, объединялись намертво — признак настоящей преданности. К сожалению, у ее родителей все произошло наоборот. Артём продолжил, сразу вернувшись к сути, будто и не отвлекался на другое:

— Это были просто ссоры, ничего масштабного… во многих семьях так, — он снова помолчал. — И в тот вечер они разругались, прямо на корпоративе. Мама сильно эмоциональная была, отец спокойнее, но и его можно было вывести из себя. Он остался на вечеринке, а ей позволил уехать домой. Но мама — как я уже сказал, слишком импульсивная — вместо того, чтобы взять такси, сама села за руль. Мало того что выпила, так еще и на эмоциях…

— И тогда она разбилась, — закончила Настя. Ей хотелось вытащить руку из кармана пуховика и коснуться его плеча, но она не знала, как Артём это воспримет, поэтому и не стала этого делать.

Он будто и не услышал, заканчивая:

— Его вина растоптала. Как если бы он сам ее убил и лишил детей матери. С тех пор он только этой виной и живет — это ему, а не Веронике, нужны психологи.

— А ты винишь его?

— Я? — Артём посмотрел на нее. — Нет, конечно. Ну, может, поначалу в поисках виноватого пару раз и сорвался, но это быстро прошло. Маму убила случайность и собственная ошибка, но уж никак не отец.

И тут до Насти дошло нечто важное:

— А ты сам говорил ему об этом? О том, что не винишь.

— Он и не спрашивал. И все равно бы ничего не изменилось — он каждый день видит Веронику, мои слова не исправили бы того, что сестренка растет без матери. Ему нравится себя винить. А я этим пользуюсь. В каком еще другом случае мне бы позволили куролесить по всему миру и быть основной статьей семейных расходов?

— Даже если не поможет, все равно скажи! — Настя повысила голос, заметив, что и эту тему Артём умудрился свести к шутке. — Не будь этим — как ты их назвал? — темные звери? Ну, те, которые не думают о чувствах других!

— Посмотрим.

Артём улетел вечером первого января, и дом тут же затих, погружаясь в спокойное блаженное умиротворение, где никто не разговаривает слишком громко и не смеется в полный голос без причины. В ожидании лета, когда Артём заглянет снова. И теперь даже Настя будет ждать его возвращения, поддаваясь всеобщему настроению. Но если остальные видели в нем далеко не то, чем он являлся, то Настя теперь его воспринимала иначе. И была ему благодарна за то, что он — с виду темный зверь — подпустил ее настолько близко, чтобы она разглядела: не такой уж он и темный, каким хотел бы сам казаться. Но и темноты там немало. Он, умеющий разложить по полочкам всех вокруг, сам толком не понимал, что происходит у него внутри.

Настя любила придумывать разные теории — по любому вопросу. Есть среди них и такая. Никаких «вторых половинок» не бывает! Первая страсть — это гормональный процесс, который быстро проходит. Версия же о «вторых половинах», ищущих друг друга по свету, не предполагает скоротечности чувств. Так вот, любые два взрослых, психологически зрелых и заинтересованных в этом человека уживутся. Любые! Для этого достаточно быть взрослым, психологически зрелым и заинтересованным в этом. Браки заключаются не на небесах, а в умах людей — и каким будет конкретный брак, только от самих людей и зависит. Ну, а романтики пусть бесконечно ищут свои «половинки». Возможно, и это нужно — например, чтобы писать стихи?

* * *

Нельзя сказать, что Вероника адаптировалась в новой школе без проблем. Но она адаптировалась! Уже в конце первой недели она взахлеб рассказывала о том, как их с Таней ругала учительница за то, что они носились по коридору. Этот рассказ из уст другого ребенка прозвучал бы иначе, но Вероника носилась по коридору — с неведомой Таней, которая не считала ее достаточно заразной, чтобы носиться по коридору вместе! На следующей неделе Веронике прилетело мячом от Миши, а она в ответ ему тоже зарядила мячом. В итоге урок физкультуры закончился дракой между девочками и мальчиками. Потрясающие новости! О старой гимназии девочка перестала вспоминать уже на третьей неделе. Это была безоговорочная победа Настиной идеи, которую признали все, даже, нехотя, Вера Петровна.

Сама образовательная программа отличалась, но не слишком сильно. На мелочи, вроде обшарпанных стен и дежурств раз в неделю, Вероника внимания не обращала — благо, дети быстро перестраиваются. Как и предсказывал Артём, Александр Алексеевич уже к концу января прибавил Насте зарплату — пусть и не в два раза, но этим снова обострил ее отношения с «крепостными». Прямо ей ничего не говорили, но некоторая отчужденность висела в воздухе. Возможно, только Наташка умела завидовать открыто — и именно потому что высказалась в глаза, им обеим стало проще общаться дальше. А остальные привыкали медленнее, но и они постепенно смирялись.

Настя задержалась на ужин, что делала крайне редко, поэтому вернулась домой позже обычного. И уже на пороге поняла, что произошло нечто ужасное. Мама сидела за кухонным столом — серая, словно постаревшая за один день, сестры рядом — красная и распухшая от слез Викуля и бледная Катюша.

— Что случилось? — Настя, даже забыв разуться, остановилась перед ними.

Ответила Катюша:

— Викуля беременна.

Настя рухнула на стул и уставилась на младшую сестренку. Судя по виду, та не слишком обрадована этой новости.

— А где Егорка?

У мамы и голос был серым:

— А его нет, как видишь. Трухнул. Сказал делать аборт. А потом даже телефон отключил. Я уже ходила к ним — этот мерзавец из комнаты не вышел. Знал, поди, что я ему хребет переломаю. Родители его бормочут что-то про возраст… всех троих бы убила… если б вы тут без меня обошлись, пока я в тюрьме сижу.