нашими страстями. Вымаливал же Дикобраз своего брата, а Комната сделала его немыслимо богатым. Учитель Сталкера повесился даже не из-за того, что Комната сорвала с него маску святоши, а из-за того, что Дикобраз именно так, а не иначе воспринял своё внезапное обогащение. «Комната желаний» может дать всё, что угодно. Или ничего не дать. Но лишь мы придаём смысл и значение её дарам или их отсутствию.

Почему Дикобраз, сделавшись богатым, снова не пошёл в Комнату? Почему он не продолжал вымаливать брата? Да потому что решил, что Комната уже исполнила его заветное желание. К такому выводу приходит Писатель. Мы же пойдём дальше или станем ещё тише. А что, если на Дикобраза богатство свалилось совершенно случайно? Такого он не допустил? Нет. Дикобразу очень нужно было удостовериться в своём тёмном нутре, и он не стал опускаться на ещё большую глубину, где и покоится наша внутренняя опора, незаходящий свет.

Иное дело Писатель. Признавая все свои несовершенства и каждый раз преподнося себя в самом невыгодном свете, он не опускает рук. Ему нужна истина и только истина. А значит, его не удовлетворит низкая истина о самом себе. Он не купится на неё, как купился Дикобраз. Хотя Писатель хорошо знает, насколько велик соблазн навешать на себя всех собак. Поистине подобный соблазн можно назвать дьявольским. Герой Солоницына фиглярствует и даже богохульствует, нацепив на голову терновый венок, но он не отступится, не сдастся. Ему предстоит стать человеком в полном смысле этого слова, вырасти в свою полную меру, а это значит обрести несломимую внутреннюю опору.

Опора эта не является собственностью Писателя. Она укоренена в глубинах личности и Сталкера, и Профессора, и жены Сталкера, и Мартышки. В этой опоре происходит встреча всех людей. Для этой опоры нет чужих, посторонних. Она и есть тот краеугольный камень общей жизни, который порою с поразительной лёгкостью отбрасывается.

Хорошее кино кладёт именно этот камень во главу угла.

Вот мы вместе с героем Анатолия Солоницына замираем на пороге «комнаты желаний». Дальше идти некуда. Помните притчу про ученика, которому учитель сказал: «Встань, а теперь шагни навстречу себе»? И ученик не смог даже пальцем пошевелить. Вот и музыкант Джо Гарднер из мультфильма «Душа» замирает на пороге то ли мира, то ли «комнаты желаний». Чего Гарднеру ещё желать? Он чувствует себя живым, абсолютно живым.

Живым, впервые за долгое время, чувствует себя и Писатель.

Да, человек есть тайна, но разгадать её можно только ещё большей Тайной, которая есть бесконечная глубина нашего сердца. Григорий Померанц сказал, что на вершине любви человек человеку – икона, и икона не заслоняет Бога. Продолжим этот ряд. Человек человеку – тайна, и тайна, благодаря которой мы все такие разные, фантастически разные, изумительно разные, не заслоняет собою Тайны, в которой тонут все наши различия и все наши споры. Эта Тайна с заглавной буквы есть та бездонная глубина жизни, на которой все сердца соединяются в одно Сердце.

Лирический эпилог

Я предполагал закончить книгу разговором о фильме «Сталкер», но понял, что чего-то очень важного не сказал. Как будто бы не успел. Поэтому к лирическому отступлению, которое я позволил себе в главе «Переводные картинки», прибавлю лирический эпилог.

Есть два особенно дорогих мне разговора, связанных с моими детьми. Я люблю их приводить, и уже не однажды делал это. Мне кажется, что каждый раз я пересказываю их по-новому, но, возможно, и ошибаясь. Слово из песни не выкинешь. Если именно так эти разговоры отпечатались в памяти, то пусть в этом виде они и лягут на бумагу.

В четырнадцать лет мой старший сын очень стремился к самостоятельности. Хотя, конечно, и не вполне понимал, что это такое. Михаил не упускал ни одной возможности заявить о своих правах.

Сотовый я взял не сразу: проспект Мира улица шумная. Голос жены был натянут, как струна:

– Миша собирается на дискотеку.

– Понятно. И что не так? – перекрикивал я поток машин.

– Дискотека закончится в одиннадцать. Его могут задержать.

Перспектива вырисовывалась не самая радужная. Я – в Москве, жена с детьми – в Казани. Старший из дома рвётся. Младшему не исполнилось и четырёх. В тот год в Казани действовал комендантский час. Дети без сопровождения взрослых не могли после одиннадцати вечера находиться на улице. И жена профессионально поставила меня перед фактом:

– Как отец сделай что-нибудь!

А нужно сказать, что наш мальчик полез в бутылку, пошёл на принцип. И вот я стоял с трубкой в руке посреди Москвы, собираясь совершить что-нибудь могучее. Перевёл дух, набрал Мишу.

– Привет, сынок. Как дела?

– Привет! – сказал, как отрезал.

Ему было прекрасно известно, что отцу уже выдали инструкции. Сейчас отец должен решать вопрос. А я продолжал наводить дипломатию.

– Я знаю, что ты хочешь пойти на дискотеку и ты наверняка договорился с Пашкой и Сашкой. И я думаю, что это для тебя очень важно.

– Да! – перебил он.

– Ну, хорошо. Я вот хотел с тобой посоветоваться.

Тут он смягчился:

– Да, я слушаю.

– Ты понимаешь, в чём дело. Насколько я знаю, тебя могут, если ты будешь возвращаться после одиннадцати, замести. У тебя ещё возраст невзрослый. Поэтому мама и волнуется. Давай мы с тобой так поступим. Ты эту ситуацию всю знаешь. Предлагаю нам вместе подумать, как её решить.

Сын молчал, как партизан на допросе.

– Я хочу, чтобы решение исходило от тебя. Чтобы оно было взвешенным и мудрым, но необязательно. Оно может быть любым. И я приму любое твоё решение. Потому что ты взрослый человек, мы одна семья, и, что бы с кем ни случилось, мы все в ответе за это. Вот мама сейчас с братом твоим сидит. Я сейчас в командировке. Ты сейчас с друзьями. У всех очень важные дела, и твоё дело не менее важное. Давай просто решим, какой найти вариант, чтобы как-то это было безболезненно и чтобы в этом присутствовал здравый смысл.

Я слышал, как он сопит. У него что-то отнимали. Он это понимал.

– Давай так. Вот ты сейчас всё это взвесь, а потом мы вернёмся к нашему разговору. И ты сообщишь о своём решении, но любое твоё решение я приму спокойно, с уважением и буду знать, что, раз ты так решил, значит, у тебя были основания и, значит, ты обо всём подумал. И мне уже волноваться не о чем, потому что ты обо всём подумал. Спасибо, дорогой, я тебя обнимаю, –