считаю, обязаны своим родителям — вопрос в том, насколько сильно? Вот какая мысль проносится у меня в голове, пока моя мать разоряется по поводу очередной любовной интрижки отца. Не в первый раз мне хочется иметь брата или сестру, хотя бы ради того, чтобы отвечать на такие телефонные звонки ранним утром раз или два в неделю, а не все семь.

— Мама, — прерываю я поток откровений, — я сомневаюсь, что ей на самом деле шестнадцать.

— Ты недооцениваешь своего отца, Кэмпбелл.

Может быть, но, кроме того, мне известно, что он федеральный судья. Он может заглядываться на школьниц, но никогда не сделает ничего противозаконного.

— Мам, я опоздаю в суд. Перезвоню тебе позже. — Я вешаю трубку прежде, чем она успевает возразить.

Ни в какой суд мне не нужно, и тем не менее. Глубоко вдохнув, я качаю головой и вижу глядящего на меня Джаджа.

— Причина сто шестая, почему собаки умнее людей, — говорю я. — Как только вы покидаете родительское гнездо, сразу рвете контакты с матерями.

Завязывая на ходу галстук, я иду на кухню. Моя квартира — произведение искусства. Тут нет ничего лишнего — чистый минимализм, но имеющееся — самое лучшее из всего, что можно приобрести за деньги: единственный и неповторимый черный кожаный диван; телевизор с плоским экраном на стене; запертый на ключ стеклянный шкаф, наполненный первыми изданиями книг с автографами писателей вроде Хемингуэя и Готорна; кофемашина импортирована из Италии; холодильник с отдельной морозильной камерой. Я открываю его и обнаруживаю одинокую луковицу, бутылку с кетчупом и три бобины черно-белой пленки.

Это вовсе не удивительно — я редко ем дома. Джадж так привык к ресторанной еде, что, если бы в его горло вдруг проскочил шарик сухого корма, он не признал бы это за пищу.

— Что ты думаешь? — спрашиваю я пса. — «У Рози» тебе понравится?

Он лает, а я надеваю на него упряжь собаки-поводыря. Мы с Джаджем вместе уже семь лет. Я купил его у заводчика полицейских собак, но пса специально обучили для моих нужд. Что касается клички, ну какому адвокату не хочется то и дело сажать судью в клетку?

«У Рози» — заведение, каким мечтал бы быть «Старбакс»: эклектичное и старомодное, набитое постоянными посетителями, которые в любое время дня читают русскую литературу на языке оригинала, или подводят баланс бюджета компании на ноутбуке, или пишут сценарий для фильма, заправляясь кофеином. Мы с Джаджем обычно заходим сюда и садимся за наш обычный столик в дальнем конце зала. Заказываем двойной эспрессо, два шоколадных круассана и бесстыдно флиртуем с Офелией, официанткой, которой всего двадцать один год. Но сегодня, когда мы появляемся, этой милашки нигде не видно, а за нашим столиком сидит какая-то чужая женщина и кормит ребенка в коляске пончиком с творогом. Это совершенно выбивает меня из колеи, и Джаджу приходится тащить своего хозяина к единственному свободному месту — табурету у стойки, которая обращена к улице.

Семь тридцать утра, а день уже испорчен.

Подходит с блокнотом худой, как завзятый героинщик, парнишка; на брови нанизано столько колечек, что она напоминает палку для занавески в ванной. Парень видит у моих ног пса.

— Прости, чувак, с собаками нельзя.

— Это собака-поводырь, — объясняю я. — Где Офелия?

— Она ушла, приятель. Сбежала вчера.

Сбежала? Люди все еще так поступают?

— С кем? — спрашиваю я, хотя это не мое дело.

— С каким-то артистом, который устраивает перформансы — лепит из собачьего дерьма бюсты мировых лидеров. Типа это такой вызов.

Я чувствую укол боли из-за бедняжки Офелии. Вот что я вам скажу: любовь обладает преходящим постоянством радуги — красива, пока вы ее видите, но, стоит вам моргнуть, может исчезнуть.

Официант сует руку в задний карман и протягивает мне пластиковую карточку.

— Вот меню на Брайле.

— Я хочу двойной эспрессо и два круассана, и я не слепой.

— Тогда зачем вам Фидо?[12]

— У меня атипичная пневмония. Пес прикрепляет ярлыки к людям, которых я заражаю.

Официант, похоже, не догоняет, шучу я или нет. Потоптавшись, он неуверенно уходит за кофе.

В отличие от моего обычного места, отсюда видна улица. Я смотрю, как пожилая леди едва уворачивается от резко подрулившего к тротуару такси; мимо окна, приплясывая, проходит парнишка с радиоприемником на плече, в три раза превосходящим по размеру его голову. Одетые в форму приходской школы близнецы хихикают, прикрывшись журналом для подростков. Женщина со струящимися черной рекой волосами роняет стаканчик с кофе и обливает себе юбку.

Внутри у меня все замирает. Я жду, когда она поднимет голову, чтобы посмотреть, та ли это женщина, о которой я подумал, но она отворачивается от меня, вытирая одежду салфеткой. Автобус разрезает мир пополам, у меня звонит мобильник.

Я смотрю на входящий номер и ничуть не удивляюсь. Сбрасываю звонок, даже не удосужившись ответить матери, и оглядываюсь на женщину за окном, но к тому времени автобус уже ушел, и она тоже.

Я вхожу в кабинет и на ходу отдаю распоряжения Керри:

— Позвони Остерлицу и узнай, сможет ли он выступить в качестве свидетеля на процессе Вейланда. Составь список истцов, которые возбуждали дела против «Нью-Ингленд пауэр» за последние пять лет. Сделай копию решения по Мельбурну и позвони Джерри в суд, спроси, кого назначили судьей на слушаниях по делу Фицджеральд.

Керри смотрит на меня. Звонит телефон.

— К слову сказать… — Она кивает в сторону входа в мое внутреннее святилище.

Там с банкой профессионального чистящего средства и замшевой салфеткой в руках стоит Анна Фицджеральд и полирует дверную ручку.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— То, что вы сказали. — Она смотрит на собаку. — Привет, Джадж.

— Тебе звонят по второй линии, — перебивает нас Керри.

Я смотрю на нее многозначительным взглядом, мол, зачем она пустила сюда эту девчонку, мне не понять, и пытаюсь пройти в кабинет, но Анна намазала ручку чем-то жирным, и ее не повернуть. Несколько секунд вожусь с ней, но наконец Анна накрывает ручку салфеткой и открывает дверь.

Джадж делает кружок по полу, чтобы найти себе удобное место. Я давлю на мигающую огоньком кнопку переговорного устройства:

— Кэмпбелл Александер.

— Мистер Александер, это Сара Фицджеральд, мама Анны Фицджеральд.

Я держу паузу, глядя на ее дочь, полирующую ручку двери в нескольких шагах от меня.

— Миссис Фицджеральд, — наконец произношу я, и Анна, как и ожидалось, обмирает.

— Я звоню, потому что… ну, вы понимаете, все это какое-то недоразумение.

— Вы составили ответ на жалобу?

— В этом нет необходимости. Вчера вечером я поговорила с Анной, и она не собирается продолжать этот процесс. Она хочет сделать все