Ну, например, я гораздо умней, подумал я про себя. Гораздо хитрей, гораздо дальновиднее, ну и вообще гораздо. Честно говоря, я на них вообще не похож. Я реликт, порождение Темных веков, времени, когда в Англии каждый год шестьсот человек разбивались, падая с кровати. И совсем насмерть.

– А вот если бы нас показали психологу, допустим, конца двадцатого века, он особых различий не обнаружил бы. Мы унифицированы. Иногда даже в желаниях. Поэтому у Октябрины такие проблемы. Она говорит мне – «я тебя люблю», а на самом деле она не меня любит – она любит мой психотип. А он одинаковый! И у меня, и у Потягина, и у тебя! И даже у этого Урбанайтеса! Так что сегодня она мне в любви призналась, завтра Потягину признается, потом Фоме, а послезавтра и тебе повезет!

И я ободряюще похлопал Ахлюстина по плечу. Ахлюстин как-то совсем помрачнел. Я, конечно, несколько переврал Брешко-Брешковского, обвульгарил, так сказать. Но общий посыл в его книжке такой – все одинаковы. И ход эксперимента это подтверждает.

Один Ахлюстин вываливается. Но я больше чем уверен – на финишной прямой мы будем вместе, ноздря в ноздрю. Я представил, как ноздря Октябрины входит в ноздрю Ахлюстина, это было мощное зрелище.

– Да, – вздохнул я, – любовь – страшная штука. Я, когда был влюблен в Оксану Соловьеву, на десять килограмм похудел. Ни есть не мог, ни учиться, ни работать… Все из рук валилось, вот как у тебя.

– Я не из-за этого, я просто…

– Бывает, – успокоил я. – В такое время работать совершенно не хочется… Знаешь, Октябрина ладони стерла, я ее тут лечил… У меня в аптечке есть капли от острой ипохондрии, тебе накапать?

– Она ладони стерла? – взволновался Ахлюстин.

– Ну да, так, немного, до крови…

Ахлюстин окончательно забыл, о чем он хотел со мной побеседовать, и убежал. В направлении плантации Октябрины.

В сторону Октябрины. Я немножечко почувствовал себя негодяем, но быстро успокоил себя тем, что это игра. Эксперимент. Если бы все это случилось по-настоящему, я бы вел себя совсем по-другому. По-джентльменски, смертельно просто.

Но это был эксперимент, я пошел к берегу моря, заказал Андрэ земляную утку со спаржей, с белым соусом, сидел, сунув ноги в прибой, размышлял. Почему-то мне представлялось, что ужина не получится и ночь будет трудная.

Угадал. На ужин явился один Потягин. Сказал, что Урбанайтес устал и лег спать, а про остальных он не знает. Андрэ подал ему фасоль в томате и сухари. Потягин ел, помогая себе руками.

– Кто хорошо ест, тот хорошо работает, – заметил я.

– Угу, – подтвердил Потягин.

– Впрочем, ты и так хорошо работаешь, не то что эти… – я кивнул в джунгли.

– Ага…

– А ты уверен, что Урбанайтес спит? – негромко спросил я.

– Ну да. Устал он вроде как…

– А, понятно. Хочешь сока? Березового. Свежего.

Сока Потягин хотел, выпил три стакана. С удовольствием. Даже универсального мыла не заметил, я ему капнул чуть. Пусть тоже ночку не поспит, пусть варяжского гостя помянет. Больше чем уверен, что расстройство желудка мне этот Ярослав Мудрый устроил, полтора года назад он читал доклад на тему «Всемирная история отравлений», я думаю, какие-то сведения у него в голове остались.

– Какой-то он странный, Урбанайтес этот, правда?

Потягин пожал плечами.

– Видел что-то в джунглях, – я ухмыльнулся. – Какие-то глаза. Мне кажется, у него психика нестабильна. А ты сам больше ничего не видел?

– Нет, – заверил Потягин. – Я и тогда ничего не видел, просто бараки…

– Я их проверил, – наплел я. – Ничего там нет. Аэродром тут имелся раньше, а в этих сараях бочки, наверное, хранились. Можешь не беспокоиться.

– А я и не беспокоюсь…

– Ну и хорошо. Я думаю, скоро наш эксперимент вступит в завершающую стадию. Надо только Карту спрятать подальше…

– А что? – в глазах Потягина вспыхнул интерес.

– Да нет, ничего…

– Зачем Карту прятать?

Я поглядел Потягину через плечо. Это, кстати, отличный прием – выводит человека из равновесия, он начинает думать, что за спиной кто-то есть… Ну и так далее. Это меня Магистр научил, он вообще мастер разных уловок. Даже технику боевой шутки освоил, а я вот нет, к сожалению.

Я поглядел за плечо, Потягин обернулся.

– Мне кажется, что Фома не устоит, – заговорщически прошептал я. – Мне кажется, Лунная Карта его чересчур соблазняет. К тому же эта история с Октябриной…

– Что за история?

Потягин тоже перешел на шепот, попался, попался.

– Ну видишь ли… – я взглянул на Потягина испытующе. – У нее… как это сказать… Личная драма, если короче.

– Как это?

– Она влюблена. В Фому. А он к ней равнодушен, не замечает, все думает, как лучше букет из шишек составить. Ну вот Октябрина и нервничает. Она, между прочим, уже просто в ослеплении! И в исступлении. Я думаю, что она способна ради Урбанайтеса пойти даже на кражу!

Жаль, что Потягин не видел своего лица. Оно такое получилось красноречивое, я бы снял отпечаток на память и поместил в музей физиогномики, в отдел «Это интересно».

– Влюбленная девушка, это все равно что цунами – сносит все на своем пути. Не исключено, что она в ближайшее время покусится… Впрочем, ладно. Уже поздно, Виталий, иди, отдыхай. Нам всем надо набраться сил. Еще сока хочешь?

Потягин хотел.

После чего отправился к себе, в избушку. Спокойной ночи, Виталий, спокойной ночи.

Потягин растворился в наступающих сумерках, я устроился на веранде своего бунгало, велел Андрэ зажечь ароматические свечи. Приход ночи я встретил со спокойным сердцем, мой пульс не участился, дыхание не сперлось, в одиннадцать часов я отправился на деловую прогулку, хотя погода начала внезапно портиться. Но трудности меня не пугают, настоящий реконструктор на трудности плюет.

Проходя мимо участка Потягина, я услышал болезненные стоны и громкие звуки желудочного происхождения, мыло действовало, Виталя страдал. Ничего, ему полезно. Очистится от вредных мыслей, по себе знаю – наутро после отравления я был просветлен, как сорок пять Гаутам, улыбался, как праведник, только сидеть не очень удобно было. Вот и Потягину завтра сидеть будет затруднительно. А зачем ему сидеть – ему стоять надо, работать.

Возле Урбанайтеса было тихо, и именно там я впервые услышал шаги. За спиной. За мной следили! Все, как я и предполагал. Вот только кто? Потягин в отключке, Урбанайтес… Нет, Урбанайтес не сейчас. Значит, либо Ахлюстин, либо Октябрина.

Скорее всего, Октябрина.

Тучи, нелепые и бессмысленные, затянули зачем-то небо, я шагал по тропинке, струящейся между тростниковыми плантациями, насвистывал, напевал «День Работников Леса» стародавнего ансамбля «Анаболик Бомберс», щелкал пальцами и вообще производил как можно больше разных звуков – чтобы преследователь по своей недалекости меня не потерял.