– Кончай работу! – прозвучала команда, и все пошли на поляну.

Вокруг костра расселись на бревнах. Запеченный картофель весело запрыгал в руках уставших лесорубов. Гордей заговорил:

– Я, друзья мои, много размышлял, пока все работали, и понял, что человеку свойственно быть недобрым. Какая-то сила вводит человека во зло. Так и наши соплеменники, приходившие сегодня, поддались влиянию этой самой злой силы. А нам с вами нужно мужественно и твердо отстаивать традиции отцов.

Касьян смахнул набежавшую слезу и проговорил:

– Они и сами не ведают, что творят, соплеменники наши.

– Это так, – продолжил Гордей, – одни мы с вами остались. Нужно держаться.

– А чего держаться? – простодушно спросил Иван.

– Ты понимаешь, приятель мой новый, нам отцы завещали топорами работать, лес рубить. Работа получается чистая, благородная. Появились изобретения разные новые, которым нельзя давать внедриться. Нарушится ритм жизни, стиль, устой. Лес уважать нужно. Правильно, ребята?

– Верно! – загалдели работники, – мы люди простые, хотим порядок сохранить.

Иван и Яков переглянулись. Иван так расчувствовался, что чуть слеза не прошибла.

– Остались еще люди, не выгоды ищущие, а справедливости, – восхищенно сказал он.

– Вокруг меня народ разный собрался, я всем рад, – весело сказал Гордей.

– Я, например, – сказал один из лесорубов, – всеми непонятый был. Мечтать любил, на звезды смотреть. А меня работать заставляли. Как отговариваться начинал, так и отец с матерью от меня отворачивались. Гордей угадал, как плохо мне и одиноко.

– Здесь-то тебе еще меньше времени мечтать остается, – сказал Иван, – может, к родителям прислушаться надо было? Они помогли бы тебе ошибки свои увидеть. И не пришлось бы в лес уходить. Жить-то среди людей нужно учиться.

– Ты в хорошем плохое найти хочешь! Да я для всех для них тут – мать и отец! – закричал Гордей. – А у тебя глаз темный, поэтому все темным видишь!

– Слыхал, бродяга, как все видит и понимает вожак наш! – восхищенно сказал один из топорников, – я, например, женат был. Для жены все делал. Жил ради нее. Дом ей огромный выстроил, коров двух купил, да что там перечислять… Только ушла она от меня. Ничего оценить не сумела. Гордей меня пожалел, понял, к себе взял. Человек он!

– Может, тебе нужно было все с женой обсудить? – предположил Иван сочувственно. – Когда люди вместе, они друг другу помогают изменяться, а как разбегутся, так каждый в своем недостатке костенеет.

– А не хочу я договариваться с ней, раз она любви моей не оценила!

– Так любовь-то всякий по-своему понимает, – сказал Иван.

– Гордей мне помог на ноги подняться, с ним и останусь, – заключил топорник.

– Ты не глупи, – не унимался Иван, – с женой тебе остаться надо. Один ты еще в большее ожесточение войдешь. Я помочь тебе хочу.

– Ты смотри! – закричал Гордей, брызгая слюной, – почву из-под ног выбивает! Человек только-только оправился после обиды, а этот, не знавши дела…

Он выкрикивал какие-то истины о долге, ссылался на память отцов…

– Да ты против князя нашего великого народ настраиваешь! – закончил Гордей.

Почему-то Ивану стало душно, как тогда, после Яшкиной кражи сундучка с золотом. Иван спросил:

– Умыться здесь можно где-нибудь?

– Он и не слушает нас! Видали? Он злодей такой же, как те, которые из леса нас хотят выжить! Вы посмотрите, кого мы пригрели!

– Гнать их отсюда обоих! – загалдели топорники.

– Еще картошку нашу едят! А ну, пошли отсюда, проходимцы-бездельники!

– Сами и рубить-то не умеют, а нам советы дают!

Иван и Яков вскочили с бревна, на котором сидели, и побежали в сторону дороги.

Дорога оказалась далеко. Добравшись до нее, друзья передохнули и продолжили путь.

– И что за человек такой этот Гордей? Вроде, дело доброе делает… – рассуждал Яков.

– Прикрывается он добрым делом. Злой он, а меняться не хочет. На других свою вину перекладывает, чтоб другие себя виноватыми чувствовали, за его зло ответственность несли, – пояснил Иван.

– Да, изменять себя – больно, – сказал Яков.

– Поэтому и бегут кто в лес, кто в свои обиды, кто в работу, кто еще куда – только бы собой не заниматься, – сказал Иван.

– Гордей тернистым путем идти предлагает. А путь добра – по терниям к звездам, – торжественно закончил Яков.

– К свободе! А сердце свое перепахивать – работа такая, что попотеешь больше, чем с топором.

– И мозоли кровавые заработаешь, – посмотрев на свои ладони, засмеялся Яков, – только как же в человеке не ошибиться?

– Если человек в себя вникает, к свету идет, тогда и ты за ним к свету выйдешь, а если человек в своем лесу сидит, то и тебя зверем сделает, – ответил Иван.

– А понять-то как: идет ли он к свету? – не отставал Яков.

– Если не себя защищает и других под свой ум не склоняет, если сам правду знать хочет, – пояснил Иван.

Яков задумчиво шлепал босыми ногами по песчаной дороге, потом спросил:

– У тебя-то откуда видение такое?

– Это после степи прозрение пришло.

– Через скорбь, значит?

– Через скорбь, – подтвердил Иван.

Иван тяжело вздохнул и стиснул зубы, словно опасаясь, что накопившаяся печаль вырвется наружу…

Не хотел Иван свою боль перекладывать на Якова и сказал только:

– Не готов я был к встрече с правдой жизни, Яша.

Приятель улыбнулся.

– Иван, а я ведь вслед за тобой к свету пробился.

– Знаю, – кротко ответил Иван, – только потому, что сам этого захотел. Мало солнцу сиять, нужно, чтобы росток к нему тянулся. И знаешь, что интересно? Не солнцем мы восхищаемся, глядя на росток пробивающийся, а ростком. Силой его.

День стал клониться к вечеру, и когда уже совсем стемнело, друзья вошли в незнакомое им поселение. Все дома были заперты, и Иван с Яковом устроились на ночлег в телеге на базарной площади.

Рано утром проснулись Яков и Иван от шумного спора.

Иван приподнялся. Возле одного из прилавков стояли четверо мужчин и спорили, стараясь перекричать друг друга.

– Сколько можно упрямиться?

– Действительно!

К компании подскочил паренек в рваной рубахе:

– Ух, измотали всех эти дровосеки!

– Да ты-то помалкивай, – толкнув в плечо паренька, сказал самый старший из спорщиков, – свой интерес в этом деле ищешь.

– Какой такой интерес? Я за общее дело болею! – взвизгнул паренек, – они напирают, чтоб я топором махал, а я идею защищаю. Не поддаюсь.