Спрятав руку за спину, чтобы в случае, если Антонио неожиданно обернется, он не увидел угрозы, осторожным, по-звериному мягким шагом Рауль двинулся к нему.

– Это твое решение, Антонио, – произнес он, приближаясь. – Я уговаривал тебя поступить по-другому.

– Да, – подтвердил Моредо, не оборачиваясь. Закрыв глаза, он подставил лицо прохладному ночному ветерку. – Я так решил. И я не буду об этом жалеть.

– А я буду. Ты не представляешь, Антонио, как мне на самом деле будет жаль…

Рауль Пако точно знал, что сделает в следующую секунду. Сначала он ударит своего напарника в правую почку. Потом, когда ошеломленный Антонио повернется, нанесет ему два удара в печень. Затем, еще несколько раз, в область сердца. И на всякий случай, чтобы не было недоразумений, после этого он перережет Моредо горло.

Он сам виноват, этот глупый молодой и наивный андалузец Антонио. Рауль Пако ничего не забывает. И он не хочет жить в страхе, вечно помня, что где-то на свете есть человек, способный заново сделать его нищим или привести на виселицу.

Рауль занес руку с ножом, чтобы отправить Антонио Моредо на тот свет.

Глава 4. Бегство

– Эй! Тут кто-то есть?!

Крикливый, встревоженный голос, раздавшийся от входных дверей, к счастью для Антонио, заставил Рауля Пако изменить свои намерения.

– Тихо! – прошептал он мгновенно побледневшему Моредо. – Если это какой-то сосед или привратник и он один…

Антонио увидел нож.

– Что ты собираешься делать, Рауль? Так нельзя!

– Заткнись! Или я, клянусь…

В это время стало понятно, что привратник, или кто это там был, явился не один, а с компанией. Послышались голоса, как минимум трех мужчин:

– Бегите за полицией!

– Неси свет!

– Дверь взломана! Они еще внутри.

– Эй, голубчики! Не вздумайте шутить, у нас оружие!

Рауль изменил план на ходу.

– Бери саквояж и в окно, – отдал он приказ Антонио. – Но сначала поможешь мне с костылем.

Тем же способом, как до этого бежал от полицейского патруля хозяин квартиры, ее покинули и Рауль с Антонио. Моредо спустил на крышу соседнего дома Рауля, затем скинул ему саквояж, и сам тоже полез в окно.

В этот момент на пороге комнаты появился вооруженный охотничьим ружьем пожилой человек в пижаме – вероятно, разбуженный ночными «гостями» сосед. Мужчина направил ружье на Антонио и громко скомандовал:

– Руки вверх!

Антонио, к тому времени уже почти вылезший в окно, немедленно подчинился, и именно поэтому, утратив опору, гулко рухнул вниз на жестяную кровлю.

Вместе с хромающим Пако они побежали прочь по крыше, слыша проклятия, несущиеся им вслед.

– Я вас запомнил, мерзавцы! – потрясая ружьем, кричал человек в пижаме. – Вас все равно поймают! Разрази вас гром, подлые воры! Эх, если бы у меня было заряжено ружье…

К утру Антонио и Рауль вернулись в казармы.

К обеду их арестовали.

Глава 5. Тюрьма и война

Двое воров в полицейских шинелях.

Физиономию одного из них запомнил сосед с ружьем, а второй, хоть и прятал лицо, но совершенно точно был хромым, на одном костыле.

Отпираться не имело смысла.

Свою вину признали оба, хотя говорил в основном Рауль. Да, после участия в полицейском аресте, они обратили внимание на богатую обстановку в этом доме, и решили наведаться туда еще раз. Маленькое жалование и слабая сила воли – вот настоящие виновники, которых, к сожалению, к суду никак не привлечь.

Что до саквояжа, который видели в руках убегавших, Рауль объяснил это просто и убедительно: саквояж они принесли с собой, чтобы было, куда складывать вещи. Но выбросили по дороге на одной из крыш – он все ведь равно был пустой.

Искать «пустой» саквояж никто не стал.

Что до того, куда он на самом деле девался, об этом знали только Антонио и Рауль. На территории казармы, где одновременно проживают несколько сотен человек, прятать сокровища было глупо, какое бы укромное местечко не удалось отыскать. Пако и Моредо закопали их в развалинах на окраине города, которых, спасибо, войне, в Мадриде в то время было в изобилии.

Приговор, который бы вынес им трибунал в военное время, был бы суровым и однозначным – позорное повешение. Но, учитывая уже мирный период, а также заслуги Рауля Пако в военных действиях и молодость Антонио Моредо, смертный приговор им заменили на 20-тилетний штрафной батальон.

Что, походило на смерть не менее чем повешение.

Антонио, которого в Санта-Монике все еще ждала невеста, решил ничего ей не сообщать. По его просьбе ей написал Рауль, сообщив, что Антонио погиб на службе, и чтобы она его больше не ждала. Она ответила письмом полным горя и отчаяния. Для Антонио это было одновременно и самым счастливым и самым трагическим событием за последние дни (и на многие дни вперед, как оказалось, тоже).

Раулю сообщать о своей участи было тоже некому. Единственная живая душа, к которой он был привязан, была его сводная сестра, Катарина, которая много лет назад также нашла приют у священника Алонсо. Именно ее он называл «свое бабой» и «невестой» в грубых солдатских разговорах. Но делал это в шутку, судя по всему, относясь к ней с трогательной, нежной заботой, идущей сильно вразрез с впечатлением, которое он производил всем остальным поведением.

Пако написал ей короткое письмо, в котором попрощался, но посоветовал при этом «ждать хороших новостей». В его планы входило сбежать из штрафного батальона, и, забрав из-под развалин саквояж, уехать из страны. Вместе с ней, как можно дальше. Наверное, в ту самую Америку, принимающую людей с толстыми пачками долларов не менее охотно, чем людей с чистыми паспортами.

Но… Как известно, желаешь к вечеру попасть под грозу…

Вышло так, что на свободе спустя два с половиной года оказался не Рауль Пако, а Антонио Моредо, не помышлявший ни о побеге, ни о бегстве заграницу.

Сначала тюремные двери перед ними обоими распахнула война – та самая, которую учуял точный на кровь животный нюх Пако. Хотя официально Испания не принимала участия во Второй Мировой, отдельные ее армейские части немного повоевать успели – разумеется, на стороне Германии. Примерно пополам они состояли из идейных антикоммунистов, желавших отомстить Советам, от бомб и снарядов которых погибли их родные в гражданскую войну в Испании, и криминальных «отбросов». Типа, Рауля и Антонио, ухватившихся за возможность получить свободу, искупив ее своей и чужой кровью.

«Голубая дивизия», названная так по цвету форменных рубашек фалангистов, была включена в состав Вермахта, как «250-я пехотная», и, в составе