это все… Так ты пришел ко мне с просьбой, чтобы я вмешался в пользу того, кто совершил подобное варварство?

– Мне приказали это сделать.

– И ты согласился, хотя знал, что это предложение – все утрясти – идет в разрез с нашими древними обычаями. Почему?

– Такова моя обязанность…

– Тебе столько платят?

– Дело не в деньгах.

– Тогда в чем?

– В принципах, – вскинул голову египтянин. – Я представляю очень мощную организацию, которая связана с большинством средств массовой информации мира. Вы думаете, мне приятна мысль, что со дня на день все газеты, радио и телевидение на пяти континентах начнут верещать, что какая-то шайка диких туарегов собирается прикончить ни в чем не повинных европейцев только из-за того, что еще одному европейцу не позволили отрубить руку?

– Мое второе «почему» – с чего это тебя так волнует доброе имя туарегов?

– Потому, что они, как и я, мусульмане, и мне известно, что евреи и христиане используют малейшую возможность, чтобы обвинить нас, мусульман, в экстремизме. Я почти ежедневно ощущаю на себе презрение, смешанное с ненавистью, со стороны большинства европейцев. К мусульманам относятся с подозрением, а происшествия, подобные этому, только подбрасывают дров в огонь, который никогда не затухнет.

– Вернемся к твоему рассказу. Зачинщиками были не мусульмане-туареги, – сказал Турки, не меняя тона. – Сайяхи находились на своей территории, и вдруг кто-то вторгается с угрозами, да еще и воду отравляет.

– Никто не отрицает, чья это вина! – поспешил ответить египтянин. – Ни в малейшей степени! Речь идет о чрезмерности наказания.

– Так предписывает закон.

– Закон устарел. Мы живем в другие времена…

Аменокал остановил его движением руки и показал, чтобы Хабах взял газету, которая лежала на маленьком стеллаже.

– В другие времена, – повторил он. – Посмотри на заголовок передовицы. Итальянский суд только что приговорил к десяти годам тюрьмы пятерых боснийцев, которые развязали кровавую бойню в Ахмичи. Они убили сто шестнадцать мусульман, ограбили их дома, изнасиловали женщин, перерезали горло детям и выкололи глаза старикам. Через пять лет бандиты окажутся на свободе по условно-досрочному освобождению. – Старик глубоко вздохнул. – Если таковы законы нашего времени, я отказываюсь от них!

– Я полностью с вами согласен. Но в данном случае…

– Законы и обычаи туарегов появились задолго до возникновения Югославии, Боснии, Хорватии и значительного большинства европейских стран, – перебил египтянина Турки. – И они действуют с известной эффективностью, ибо каждый ребенок, как только научится ходить, знает, каковы его границы, что можно делать, а чего нельзя, и о чем вообще и думать немыслимо. А в «эти времена», на которые ты ссылаешься, законы являются настоящей галиматьей, любой интерпретирует их как хочет, творя беззаконие, подобно той бойне в Ахмичи. Убийцы, торговцы наркотиками, коррумпированные политики живут абсолютно свободно и даже становятся «зеркалом», в которое смотрит молодежь, только и думающая об успехе и легких деньгах… – Турки покрутил головой. – С моей точки зрения, это не способ решения дел. Это ведет к падению и развращению. Мой народ, может, и обречен на исчезновение, однако мы исчезнем с лица Земли, уважая себя и наставления наших предков.

– Как я понимаю, надеяться на вашу помощь бесполезно.

– Ты правильно понимаешь.

– В таком случае сожалею, ибо решение этого неприятного инцидента окажется затруднительным.

– Да, так и есть… – Турки Ал-Айдиери вдруг выпрямился и посмотрел в какую-то невидимую точку. – Я рад, что ты пришел. Эта беседа открыла мне глаза на одну из проблем, которая давно крутилась в моей голове, но, возможно, мой возраст мешал оценить ее настоящий размер.

– То есть?

– Пустыня – наш дом, но его год от года разоряют. На нашей земле горят автомобили, и эту груду металлолома потом никто не убирает. Нашу землю усеивают пустыми банками из-под прохладительных напитков, использованными презервативами и прочим мусором. Во время гонок происходят несчастные случаи – страдают аборигены. – Аменокал зло крутанул головой. – Скажи, почему мы вынуждены оставаться пассивными созерцателями вашего шоу, когда на средства, затраченные на организацию только одной из таких гонок, можно было бы разрешить бо́льшую часть проблем моего народа? Почему вы разворачиваете мобильный госпиталь по оказанию помощи участникам гонки, а у нас нет ни одной амбулатории, где можно было бы делать прививки детям? Таких «почему» у меня много, так, может, у тебя есть ответы на них?

Египтянин смутился:

– Но речь идет всего лишь о спортивных соревнованиях… Когда они организуются, всегда запрашивается разрешение у властей страны.

– Разрешение у властей страны! – насмешливо повторил Турки. – Прекрасно знаю, что это означает. Это означает подкуп функционеров, чтобы те предоставляли вам любые льготы. Даже армия к вашим услугам. И кто же от этого выигрывает? Народ? Сомневаюсь, чтобы кто-то стал богаче из-за того, что мимо его дома, поднимая пыль, давя коз и кур, а иногда, к несчастью, и детей, словно выпущенный снаряд, пронесется автомобиль.

Он взял с чайного подноса колокольчик, позвонил и попросил внучку, просунувшую голову в дверь:

– Зайди к Сакибу и скажи, чтоб собрал членов совета старейшин. Пусть придут перед закатом, речь пойдет о принятии очень важного решения.

Ахмед Хабах заметно побледнел:

– Что вы будете обсуждать?

– Этого я тебе сказать не могу, пока не примем решение, но завтра узнаешь.

Египтянин покинул палатку с видом побитого пса. У него был немалый опыт в улаживании конфликтов, и этот опыт подсказывал ему, что на сей раз усилия будут напрасными. И даже более того – нецелесообразными.

Он не смог скрыть свой пессимизм при встрече с Ивом Клосом.

– Что за черт с тобой происходит?! – спросил француз, едва заметно улыбнувшись. – Ты выглядишь так, будто на тебя слон наложил.

– Хватит шутить. Боюсь, у нас будут проблемы…

– Велика новость! – рассмеялся Клос. – С тех пор как я ввязался в это дерьмо, не припомню ни одного дня, чтобы у нас что-то не случалось. Иногда я думаю, что ралли придумали для того, чтобы показать миру, как легко можно на ровном месте создавать проблемы и объезжать их на полной скорости.

– Сказал же, хватит шутить, – хмуро произнес египтянин, наливая себе кофе. – Гепард созвал совет старейшин, они думают принять очень важное решение.

– И что за решение?

– Откуда мне знать.

– Ну а сам-то ты как считаешь?

– Ты мне еще предложи погадать на кофейной гуще, – ответил Хабах, глядя на дно пустой чашки. – Я могу считать одно, а они будут говорить совсем о другом. Я лучше подожду, тогда и узнаю.

– А я бы предположил, что их совет хочет обсудить, помогать нам или нет убедить этого упертого туарега.

– Даже не надейся, они нам не помогут. Как я понял, Гепард считает, что этот Гасель