* * *

– Знаете, Танюша, – обратился Ян к своей собеседнице, когда они сидели в одном из иерусалимских кафе, – я вычитал в дневниках у Юрия Олеши любопытную запись. Он рассказывал, как в Америке проводился конкурс на самый короткий рассказ. И первая премия была присуждена автору, который написал буквально следующее. «В купе поезда сидят два джентльмена. Один сказал другому: „Я думаю, что привидений не существует…“ – „Вы так думаете?!“ – спросил второй джентльмен и… исчез».

– Любопытно, – улыбнулась Таня, держа в руках маленькую узорную чашечку с ароматным кофе. – Только почему вы вдруг вспомнили об этом рассказе?

– Вспомнил, глядя на вас, – Ян в задумчивости покрутил пуговицу на пиджаке, – в том смысле, что реальность порой оборачивается ирреальностью. Вы сидите рядом со мной, держите меня за руку, улыбаетесь, но все так зыбко и мимолетно, что вы можете исчезнуть, как тот джентльмен из рассказа. Внезапно. Без предупреждения.

– Это жизнь, – кивнула Таня, – и она жестока. Я иногда думаю, что жестокость, на самом деле, это то, что движет миром. Разве не жестоко было – сводить нас друг с другом, зная, что мы обречены?

– Лучше об этом не думать.

– Кто знает – что лучше…

– Да уж…

– Помню, однажды, когда мне было не по себе, я пожаловалась подруге – на обстоятельства, на окружающих, а потом внезапно осеклась: посмотрела на себя со стороны и поймала на мысли, что ищу оправдания, дескать, я – сама невинность, а все вокруг – враги. Это – не правильно, не по совести.

– Все неправильно, Таня, потому что проходит, и время невозможно остановить, замедлить, в особенности если тебе хорошо. Как нам с вами, Танечка, вы согласны?

– Конечно, не хочу думать, что мне скоро уезжать.

– И я не хочу об этом думать… Я всё время вспоминаю Ведьмину гору и дерево, которое вы мне показали. У меня такое ощущение, что я сам стал этим деревом: когда вас нет рядом, я та его часть, что обожжена молнией и, стало быть, мертва, а когда вы рядом, я – та часть, что жива, зеленеет и плодоносит. Межумочное состояние между умиранием и воскрешением. Ведьмина гора.

– А у меня другое. Мне кажется, что наш с вами роман – это выдумка, плод моей фантазии, и мне хочется, чтобы его не касалась реальная жизнь, которой я живу, пусть он и останется фантазией и выдумкой, но как же не хочется возвращаться в эту реальную жизнь!

…Поздно вечером они вернулись в гостиничный номер. Всю дорогу Ян старался шутить, чтобы скрыть охватившую их грусть и отвлечь себя и Таню от неотвязных мыслей. Он принялся рассказывать какую-то странную историю, наводненную многочисленными персонажами, каждый из которых непременно попадал в комичную ситуацию; очередной персонаж оказался политиком: выступая по радио и комментируя криминальную ситуацию, связанную с изнасилованиями, он заметил: «Сравнивая показатели прошлого года и нынешнего года, мы видим, что, к сожалению, изнасилований гораздо больше, чем хотелось бы…»

– Что вы там говорите? – засмеялась Таня, и смех ее падал звонкими каплями. – Вы фантазер, Ян.

– Да, Таня, фантазер, – сказал Ян, в тот момент, когда они входили в номер, – но фантазии мои уходят в тысячу и один сад, фантазии мои порождены звуками музыки… «Не мучай меня, целуй меня крепко», Таня, – «Бесаме мучо», «мучо» – мечта, мучение, каприз, миг, мы живы одним лишь только мигом, одним лишь только чувством ведомы… Вы слышите меня?

– Да… – И губы ее прикоснулись к его губам едва-едва. И вдруг, неожиданно, нарастающая идиллия рухнула, как карточный домик. Прервав поцелуй, Таня отпрянула.

– Что, Танечка? – удивился Ян.

– Почему-то укололо вдруг, я вспомнила, что вы женаты… – огорошила его Таня.

– И вы замужем, Таня…

– А вы?

– Я не холост и не женат…

– Это как? – усмехнулась она, встав с кресла, подошла к окну и насмешливо смотрела на Яна, притворно-презрительно сузив миндалевидные серо-голубые глаза.

– Какая разница как? Нам все равно ничего не помешает, – настиг он ее одним рывком, и рука его заскользила по шелковым складкам серебристого платья, казавшегося в темноте продолжением самой ее кожи, как будто она была, нет, даже не бабочкой, а скорее, русалкой.

– Я влюбилась в женатого, – ответила она серьезно.

– А вы всегда такая влюбчивая? – спросил он в тон.

И тогда Таня ответила поцелуем. Поцелуй был горяч и долог; пожалуй, чтобы описать его, понадобилось бы слишком много лишних слов, описаний, ненужных эпитетов, потому как в слиянии губ было еще и слияние сердец, слияние судеб… нет, так, в слиянии губ было нечто, что не укладывалось в понятия секса или чувства, или того и другого вместе. Они простояли так минут пять, словно каждый пытался определить для себя, что же именно значил этот долгий, как проливной дождь, поцелуй…

Наконец они на мгновение оторвались друг от друга.

– У меня дежа вю… – признался Ян. – Или это просто от близости с вами.

– Что вы имеете в виду?

– Мне кажется, что все это уже когда-то было с нами… – пояснил он. – Но не здесь и не так, но было, потом забылось, выветрилось из сознания, для того чтобы сейчас вновь всплыть откуда-то из глубины, как всплывает на поверхность глубинная рыба, посмотрит на белый свет своим окаянным глазом и снова скрывается в глубину, туда, вниз, подальше от любопытных глаз, чтобы ее не видел и не ощущал никто.

– Значит, мы с вами рыбы? – В ее голосе не было и намека на жеманство.

– Да-да, – торопливо сказал Ян, – а ваше платье кажется мне волшебной чешуей, которая исчезает только тогда, когда к ней прикасается любовь.

Он помолчал.

– Можно, я прикоснусь к вашей чешуе?

– Попробуйте… – сказала она тихо.

Он помедлил, потом нашел какую-то застежку, расстегнул… и… в тот момент у него зашлось дыхание: платье, словно серебристая чешуя, внезапно слетело на пол.

– «Только змеи сбрасывают кожи, Чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, Мы меняем души, не тела…» – пробормотал он…

– Что-что… – не поняла она.

– Не обращайте внимания, это Гумилев, старая добрая поэзия…

И он снова поцеловал ее, а затем, словно неопытный соблазнитель, отправился, удивляясь – словно заново – исследовать, открывать каждый сантиметрик ее кожи, целовал ее шею, плечи, кисти рук, затем, встав перед Таней на колени, целовал ее плоский животик, спускаясь вниз, пытаясь раствориться в ощущениях.

Таня не торопила его; судя по всему, она сама испытывала какое-то непонятное наслаждение от переживаемого ею момента…

И наконец, словно рыбы, они погрузились в постель, как в теплое Красное море.