class="subtitle">Из дневника Татьяны Артищевой

В социальной сети я выловила случайно фразу, так и не узнав, честно говоря, кому она принадлежит. Но мне она понравилась, поскольку соответствует моему настроению.

Вот эта фраза: «Есть люди, с которыми не хочется расставаться даже на мгновение. Они как наркотик: чем больше их узнаешь, тем меньше шансов о них забыть. Таких людей хочется постигать, в них хочется растворяться. Они пленяют сердца и восхищают разум. Таких людей мало, но все же они есть». Для меня таким человеком стал Ян. А до того – если честно – у меня было ощущение, что я бреду по какой-то пустыне, которой нет ни конца и ни края…

Из дневника Яна Карми

…Почему-то до сих пор не оставляет меня в покое Танин рассказ о том, как она раздваивается во сне, о букве «о», о том, как смена всего одной буквы превращает ее в таинственную Тоню – явный Танин антипод.

Значило ли это, что при определенных обстоятельствах Таня – и в самом деле – могла бы стать Тоней?

Значило ли это, что в глубине подсознания Тани прячутся неосознанные желания, которые дремлют при свете дня и пробуждаются ночью?

А может, Таня сознательно впускала в свои сны пугающие призраки, чтобы противостоять им, если придется?

А если допустить, что, с другой стороны, Тане временами действительно хотелось стать Тоней: циничной, преуспевающей, холодной, расчетливой и знающей себе цену?

Всего лишь буква «о» – роковая буква, которую проклятый французский поэт увидел в синем пронзительном свете, разглядел сквозь нее, как сквозь оптическое стекло, простирающийся вплоть до бесконечности окоем, заполненный синевой, назвал эту божественную букву – ангелом, пронзающим молчание…

* * *

– Я всегда думала, что пустыня лишена красок, но, по-моему, ошибалась. – Таня во все глаза вглядывалась в проносящийся мимо ландшафт, где песчаные, «плюшевые» холмы, похожие на верблюдов, чередовались с убегающим вдаль желтеющим пространством. За рулем кофейного цвета «тойоты» сидел Ян, и сегодня их ждало маленькое чудо: закат в пустыне.

– Вы умеете водить квадроцикл? – спросила Таня.

– Нет, – признался он.

– А мотоцикл?

– В юности куролесил на «Яве». По тем временам это было что-то. Друзья мне завидовали. Знаете, «Ява», как мне тогда казалось, мчалась, как ветер, проносилась мимо, как шепот…

Ян не заметил, что и сам вдруг перешел на шепот…

Так, очевидно, шепчет прошлое в нас, и все мы – рабы прошлого.

Того прошлого, которое само выбирает нас, чтобы оставаться в нас до тех пор, пока мы его из себя не выдавим, как раба, не изблюем, не изживем, не исторгнем.

Не каждому это удается.

У Дюма, по-моему, в «Трех мушкетерах» есть замечательная фраза: «Сожалеть о мире – значит сожалеть о дьяволе»; речь в данном случае идет о мирском, а стало быть, и о прошлом тоже.

О, демоны прошлого!

Маленькие изворотливые твари, которым дай только повод и волю, и они моментально вцепятся в тебя, раздирая душу и сердце на маленькие клочки.

Не храните фотографии тех, с кем вам когда-то было хорошо, уничтожайте переписку, – будь то электронная или бумажная – как только она станет достоянием прошлого, бегите от имен и фамилий, которые неминуемо тянут вас в тяжкий омут воспоминаний, как проказы, страшитесь «Одноклассников» – этого царства теней, вызванных к жизни только лишь для того, чтобы отравлять вам жизнь.

Ибо: я сжег все, чему поклонялся, и поклонился тому, что сжигал…

Только так.

Прошлое – это веревка на шее, вериги, кандалы, оковы («… и странной близостью закованный…»), это цветы запоздалые, увядшие, духовная мастурбация, культивирования страдания, своеобразный «шахсей-вахсей», когда боли нет, но ее жаждешь и вызываешь ее самобичеванием, самоистязанием и самопогружением в фекальные воды минувшего.

«Не ворошите старые могилы Они чреваты новою бедой…» так писал Тютчев, и это отнюдь не кладбищенская заповедь, а обращение к живым, к тем, кто способен понять эту нехитрую истину и думать о том, как светло и радостно будет прожит следующий день.

Нет, никто не говорит, что прошлое вообще надлежит забыть, вытравить из памяти, но остаться оно должно легкими фотографическими картинками, где изображение скрыто сиреневой дымкой, флером, оформлено в хитром режиме сепии, не вызывая ничего, кроме обычного факта спокойного созерцания.

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет,

Но с благодарностию: были…

В. Жуковский. Воспоминание

Именно так: были.

И, хотя все это легенды и были, как порой не хочется расставаться с прошлым, черт возьми!

…Квадроциклы выстроились в колонну, приготовились бороздить песчаное море. А перед стартом Таня ловко и нежно упаковала Яна в темно-зеленый «сафари», быстро обмоталась в красную клетчатую ткань сама, оглядела и себя, и своего спутника и осталась, судя по всем, довольной.

– Главное – не бояться приключений, – добавила она.

– А кого надо бояться, по-вашему? – Ян примерился к рулю.

– Бояться надо равнодушных…

– Бояться надо богатых, точнее, той категории богатых, которая составляет особую касту «привилегированных рабов».

«Кто был ничем,

Тот станет всем…» —

это о них, о «привилегированных рабах», о тех, кто, став всем и получив необузданную, неограниченную свободу, как ни странно, все равно остался рабом.

Раб с набитой мошной – тот же раб, хотя он будет лезть из кожи, чтобы доказать обратное.

У таких людей бесполезно просить помощи; они будут рабски улыбаться и обещать, что, несомненно, помогут больному ребенку, девушке, которой необходима дорогостоящая операция, старику, у которого не хватает денег на еду, брошенным собакам, которые лишены приюта.

Обещать будут.

Но не помогут никогда.

По одной простой причине: потому что – рабы.

А раб, ставший хозяином, никогда не поможет тому, кого он сам считает рабом.

Колонна уже зарычала, зашевелилась, задвигалась, заерзала и вдруг стремительно сорвалась с места, как большое хищное животное, в хвосте которого и пристроились Таня с Яном.

– Ничего страшного, если умеете на «Яве», с квадроциклом справитесь! – ободрила Таня.

Квадроцикл был тяжелее и неповоротливее «Явы», но это различие исчезало благодаря тому, что за спиной пристроилась женщина из тысячи и одной ночи; о, как она обнимала, как она прижималась к нему, заслонясь от солнца и ветра!

По обеим сторонам колонны бежали люди с камерами, просили помахать рукой. Ян поднял ладонь кверху. Таня засмеялась, и еще крепче обняла его, и невидимые крылья раскрылись за его спиной.

– Осторожно, сейчас будет крутой спуск, предупредили по рации.

Квадроцикл взлетел, оторвался от дрейфующей