Индии» двигались по улицам в сопровождении пышно убранных драгоценными камнями португальских посланцев, но настоящей наградой для зрителей, кардиналов и папы римского был белый слон из Индии с серебряной башенкой на спине, приветствующий хоботом толпу по команде двух погонщиков-мусульман, черного «мавра» и «сарацина» по имени ал-Фараб. Ал-Фараб и дальше оставался одним из смотрителей слона, помещенного в здание рядом с папским дворцом и замком Святого Ангела, но в июне 1516 года слон умер, причем его кончину предсказал заключенный в тюрьму прорицатель Бонавентура. Папа римский сочинил эпитафию для его гробницы: «Под этим великим холмом лежу я погребенный, могучий слон, которого король Мануэль, покорив Восток, отправил в неволю к папе Льву X»[148].

Узник из Феса наверняка слышал о пленном белом слоне от старожилов замка Святого Ангела, когда попал туда два года спустя. К тому времени Лев X утвердился в намерениях бороться против ислама. После известий о завоевании Египта султаном Селимом настроение в Риме было тревожным: зимой 1517/18 года, как записал папский церемониймейстер, здесь и в других местах происходили вспышки молний и иные предзнаменования, предвещавшие вторжение турок. Но папа оказался не из пугливых и заказал Рафаэлю свой портрет, на котором он изображен положившим руку на первые стихи раскрытого Евангелия от Иоанна. Он, нареченный при крещении Джованни де Медичи, последует примеру своего тезки Иоанна Крестителя и будет свидетельствовать о новой эпохе света и единения всех людей в христианской вере. Папа предпринял и более практические шаги: в марте 1518 года отрядил четырех кардиналов к королям Англии, Франции и Испании, а также к императору Священной Римской империи, чтобы склонить их к заключению пятилетнего перемирия между собой и заручиться их поддержкой крестового похода против турок (что, кстати, позволило бы отвлечь их от завоевательных походов в Италию). В том же месяце он с этой же целью объявил всеобщее шествие верующих. В течение трех дней улицы Рима заполняли миряне, священники и монахи, молившиеся о союзе между христианскими монархами и о священном походе, как выразился Лев X в своем печатном воззвании, призванном «одолеть дьявольскую ярость мусульман… против святой католической веры»[149].

Словом, посол Мухаммада ал-Буртукали, султана Феса, попал в руки папы в подходящий момент. Сведения разведки об османах и других мусульманских правителях постоянно поступали в Рим, а особенно в Венецию. Венецианцы, которые одновременно и сопротивлялись вторжениям османов в их средиземноморскую империю, и поддерживали торговлю с Левантом, имели «ораторов» в Каире, Стамбуле и в других городах мусульманского мира. В 1518 году один из них доносил, что Селим читает жизнеописание Александра Великого и намеревается пойти по его стопам и подчинить Африку, Азию и Европу своей власти. В том же году у турок был в Венеции свой дипломатический представитель – янычар, владеющий латынью, раб султана, а сам султан Селим от случая к случаю посылал письма венецианской Синьории. Венецианцы все еще были в это время больше заинтересованы в перемирии с турками, обеспечивающем защиту торговли, чем в крестовом походе на них, хотя открыто не выступали против проекта папы Льва X. И хотя однажды Селим направил письмо к папе римскому, в целом информация о нем и о других мусульманских правителях поступала к папе не столь прямыми путями[150].

Документы, лежавшие в дорожных сумках ал-Хасана ал-Ваззана, были незамедлительно переведены с арабского языка кем-то из служителей папы и, вероятно, послужили источником полезной внутренней информации, скажем, о контактах между Фесом и пиратами-правителями, братьями Барбаросса (Арудж был убит в бою примерно тогда же, когда захватили ал-Хасана, и его брат Хайраддин стал его преемником), а также между Фесом и султаном Селимом в Стамбуле. Ал-Ваззана, видимо, неоднократно допрашивали о его собственной деятельности и о взглядах на правителей и политику исламского мира в целом. Что он думает, например, о пребывании посла тунисского султана в Венеции весной – в начале лета 1519 года, старавшегося, как писал султан в своем послании Синьории, «возобновить мир между вами и нами»[151]?

Ал-Ваззан наверняка задавался вопросами о том, какая судьба ждет его, если он не проявит никакой склонности к сотрудничеству: будет ли он томиться в тюрьме или попадет в рабство, как всякий простой мусульманский пленник, и станет прислуживать в доме, если повезет, или трудиться в конюшнях, работать на земле или гребцом на галерах. Какие ответы он дал себе, остается неизвестным. Мог ли он предполагать, что султан Туниса Мухаммад ибн ал-Хасан ищет союза с христианской Венецией, поскольку, как и она, в настоящее время опасается растущего могущества Хайраддина Барбароссы? Может быть, он размышлял о том, не расспрашивали ли венецианцы тунисского посла о нем самом, ведь о его заключении в замке Святого Ангела им сообщили уже несколько месяцев назад. И если спрашивали, то мог ли ал-Ваззан надеяться, что известие о его положении дойдет до султана и до его семьи в Фесе?[152]

Читая о том, как Лев X в 1519 году воспринимал султана Селима, «синьора Турко», мы можем попытаться понять, какое влияние на него могла оказать информация, полученная от ал-Хасана ал-Ваззана. Заметно, что в феврале папа несколько успокоился и заверил народ, что в наступившем году не следует опасаться турецкого нападения; тревогу, скорее, вызывал вопрос о том, не вторгнется ли султан Селим в Венгрию.

Однако независимо от того, насколько важными оказались политические откровения ал-Ваззана, у него было нечто такое, что точно могло пойти на пользу папе: его душа. В апреле 1519 года некая пророчица предсказала в соборе Святого Петра, что Турок и вправду вступит в Рим и победоносно проведет своего коня, чтобы задать ему корм прямо на алтаре собора, но конь откажется есть, после чего Турок чудесным образом обратится в христианство. Такой беды не случилось, но произошла драма меньшего масштаба: крещение ал-Хасана ал-Ваззана перед тем самым алтарем, с которого не стал есть конь из пророчества[153].

***

Папа поручил своему церемониймейстеру Париде Грасси и двум другим епископам проэкзаменовать ал-Хасана ибн Мухаммада ал-Ваззана и провести его катехизацию в течение тех месяцев, что он сидел в заключении. Деятельность Грасси, епископа Пезаро, была сосредоточена на публичных мероприятиях, литургиях, торжествах и интригах при папском дворе, и обо всем этом он писал в своем дневнике. Грасси, наверно, служил для ал-Ваззана отличным источником сведений о церемониальной стороне жизни церкви. Из двоих других священников, приставленных к ал-Ваззану, флорентиец Джованни Баттиста Бончани – епископ Казерты и бывший наставник Льва X – ныне руководил папским хором, а