домика? — Его тон мягкий, почти нежный, но он все равно задевает меня изнутри.

И вот он, более глубокий вопрос, который, я надеялась, он обойдет стороной, и теперь я чувствую себя дурой, потому что действительно не знаю, как ответить на все это, оставаясь честной. Говорить правду о ситуации — это не то, что я когда-либо делала раньше.

Облизывая губы, я медленно выдыхаю. — Все… сложно, — тихо увиливаю я, оттягивая время, потому что я не знаю этого парня. Я действительно не хочу раскрывать ему свои самые сокровенные, мрачные секреты. Это совершенно не похоже на то доверие, которое я оказала ему прошлой ночью, когда спала с ним в одном доме и позволяла ему кормить меня.

Это… нечто большее.

— Я так и предполагал, — отвечает он, и я свирепо смотрю на него, гребаный мудак, но он продолжает. — Мои родители умерли, когда я был ребенком, поэтому я много путешествовал с места на место, разбираясь со своим собственным дерьмом. Я не говорю, что понимаю это, потому что не думаю, что кто-то когда-нибудь действительно сможет, но я знаю, что в этом мире существуют темные места.

Я позволяю его словам осмыслиться, когда замечаю вдалеке приближающуюся "Старшую школу Эшвилл".

— Я была под ступеньками пляжного домика, потому что ночью я не смогла быть дома, это самое безопасное место, которое я нашла, — признаюсь я дрожащим голосом, когда желчь обжигает горло, и я говорю какую-то правду.

— Ты больше никогда не будешь спать под этими ступеньками, слышишь меня? — рычит он, и мое сердце замирает, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него с открытым ртом, но он злится не на меня, он злится на ситуацию — я вижу разницу — и это единственная причина, по которой я не трясусь от страха. За рулем он засовывает руку в карман и достает ключ. — Если тебе когда-нибудь, и я имею в виду, когда-нибудь, понадобится куда-нибудь пойти, ты откроешь гребаную дверь пляжного домика и заберешься в эту кровать, хорошо?

Я продолжаю удивленно смотреть на него, когда он осторожно кладет ключ мне на колени, чтобы снова сосредоточиться на дороге, но я слишком ошеломлена, чтобы что-то сказать.

Это впервые — впервые, на что я не знаю, как реагировать.

— Снаружи небезопасно, Бетани. Ни капельки. Но эта комната может стать твоим безопасным убежищем. Я не буду задавать вопросов, я даже слова не скажу, если ты этого не хочешь, просто воспользуйся ключом.

Я обнаруживаю, что слегка киваю, и слезы наворачиваются на глаза, когда я позволяю текущей ситуации захлестнуть меня. Райан заезжает на школьную парковку, выбирая место сзади, чтобы можно было пройтись пешком, но это все равно лучше, чем на автобусе, и, надеюсь, новости не дойдут до моих родителей.

Паркуя машину, он смотрит в мою сторону, и я слышу вопрос в его голове почти до того, как он произносит его вслух. — Просто, пожалуйста, избавь меня от моих домыслов и скажи, кто тебя ударил?

Мои ладони потеют, когда я прикована к нему взглядом, ключ впивается в мою кожу, когда я пытаюсь сделать успокаивающий вдох, в то время как в его голубых глазах бурлят эмоции, которые я не могу точно определить.

— Я не могу, — шепчу я, чувствуя, как внутри меня нарастает тревога и паника, когда он заглядывает мне в глаза.

— Это взрослый человек, Бетани? Просто скажи мне хоть это сейчас, — мягко бормочет он, почти умоляя, поворачиваясь ко мне.

Я киваю в ответ, прежде чем открыть дверцу машины и убраться оттуда к чертовой матери. Я не оглядываюсь, а он не пытается догнать меня. Я только что выдала кое-кому половину факта, которым я никогда не делилась ни с кем, кроме Хантера.

Никогда.

Пожалуйста, пусть это не будет ошибкой.

Восемь

РАЙАН

Я не знаю, разрешено ли мне отлучаться из кампуса в обеденный перерыв, но мне было на самом деле наплевать. Что-то не давало мне покоя все утро. Я должен был разобраться в этом, и я не стал ждать до окончания школы, так как это задержало бы процесс еще дольше. Я злюсь, что это отвлекло меня от изучения этого города, но мой разум просто не хочет успокаиваться.

Кроме того, я терпеть не могу быть в школе и видеть, как все эти гребаные девчонки весь день таскаются за мной по пятам. Если мне придется общаться и притворяться, что мне не все равно, когда какая-нибудь Барби встанет передо мной, желая познакомиться поближе, я, наверное, взорвусь. Я достиг своего социального предела. Люди, кажется, не знают границ.

В Академии Физерстоун я известен как мудак. Мудак, который получает киску, когда захочет, но все равно мудак. Если я хочу здесь слиться с толпой, я должен вести себя лучше, и это меня чертовски бесит.

Обычно я оказывался в столовой с Бенджи и несколькими другими друзьями из нашего общежития, и простой кивок или подмигивание давали девушке понять, что я заинтересован, но они никогда не подходили ко мне сами. Они знали, что это верный способ занять последнее место в моем списке на трах.

Забираясь в свой грузовик, я кладу сумку на пассажирское сиденье рядом с собой. Я смотрю на нее некоторое время, прежде чем покачать головой. Пути назад уже нет, и чем дольше я смотрю на это, тем больше запутываюсь в себе. Я отказываюсь тратить время на размышления о том, что, если. Я уже купил его и не собираюсь сдавать обратно.

Я пристегиваю ремень безопасности и завожу грузовик. У меня есть пятнадцать минут, чтобы вернуться в школу, найти ее, а потом притвориться, что ничего не произошло. Слава Богу, на тротуаре рядом с тем местом, где я припарковался, был киоск с хот-догами, иначе я бы остался без еды.

Направляясь в школу Эшвилл, я позволяю своим мыслям вернуться к Бетани и пытаюсь разобраться в собственных чертовых действиях. Она сбивает меня с толку. Полностью. Я так себя не веду, и я более чем чертовски сбит с толку.

На первый взгляд она тихоня, зануда, тихая девочка-мышка, которая счастливо прячется от мира и предпочитает, чтобы так оно и было. Но, похоже, никто не заглянул глубже. Я вижу боль в ее кристально-голубых глазах. Как никто раньше этого не замечал?

Она отказалась дать мне много информации, но то, как она отреагировала, говорит мне о том, что кто-то в ее доме избил ее, и