Ломели не стал отвечать. Он пришел к выводу, что речь его собеседника абсурдна, но был исполнен решимости сохранять нейтралитет. И потом никто никогда не знал: серьезно ли говорит Тедеско или подначивает собеседника.

– Могу только сказать, Гоффредо, если таковы ваши взгляды, то моя проповедь станет для вас серьезным разочарованием.

– Отказ от латыни, – настаивал Тедеско, – в конечном счете приведет к отказу от Рима. Помяните мои слова.

– Да ладно вам… это уже слишком, даже из ваших уст!

– Я говорю абсолютно серьезно, декан. Люди скоро начнут открыто спрашивать: почему Рим? Об этом уже начали шептаться. В доктрине или Священном Писании ничего не сказано о том, что папа должен находиться в Риме. Он может поставить трон святого Петра в любом месте на земле. Наш новый таинственный кардинал, кажется, из Филиппин?

– Да, вы это знаете.

– Значит, теперь у нас три кардинала-выборщика из этой страны, а в ней сколько? Восемьдесят четыре миллиона католиков. У нас в Италии пятьдесят семь – и подавляющее большинство из них все равно никогда не приходят на причастие. Но тем не менее у нас двадцать шесть кардиналов-выборщиков! Думаете, эта аномалия продлится долго? Если да, то вы глупец. – Он бросил салфетку. – Я говорил слишком резко, приношу извинения. Но я боюсь, что этот конклав может стать последним шансом сохранить нашу Мать Церковь. Еще десять таких же лет, как предыдущие, еще один папа, как предыдущий, и она прекратит существование в том виде, который мы знаем.

– Значит, иными словами, вы говорите, что следующим папой должен быть итальянец?

– Да, говорю! А почему нет? У нас не было папы-итальянца вот уже сорок лет. Такого междуцарствия не случалось за всю историю. Мы должны вернуть себе папство, декан, чтобы спасти Римскую церковь. Разве все итальянцы не согласятся с этим?

– Мы, итальянцы, вполне можем с этим согласиться, ваше высокопреосвященство. Но поскольку ни о чем другом мы не способны договориться, я подозреваю, что наши шансы невелики. А теперь я должен поговорить с нашими коллегами. Всего вам доброго.

С этими словами Ломели поднялся, поклонился кардиналам и подсел за стол Беллини.

– Мы не просим сказать нам, насколько вам понравилось преломление хлеба с патриархом Венеции. Ваше лицо говорит нам все, что мы хотим знать.

Бывший государственный секретарь сидел со своей преторианской стражей: Саббадином, архиепископом Милана, Ландольфи из Турина, Делл’Аква из Болоньи и двумя членами курии – Сантини, который был не только префектом Конгрегации католического образования, но еще и старшим кардиналом-дьяконом, а это означало, что он сообщит имя нового папы с балкона собора Святого Петра, и кардиналом Пандзавеччиа, который возглавлял Папский совет по культуре.

– По меньшей мере нужно отдать ему должное, – ответил Ломели, беря еще один бокал вина, чтобы успокоить разбушевавшуюся ярость. – Он явно не имеет намерения поменять свои убеждения, чтобы привлечь новые голоса.

– Он этого никогда не делал. Я восхищаюсь им.

Саббадин, который имел репутацию циника и был практически руководителем избирательного штаба Беллини, сказал:

– Он благоразумно держался вдали от Рима до сего дня. Когда имеешь дело с Тедеско, «меньше» всегда означает «больше». Одно честное газетное интервью могло бы положить ему конец как претенденту. Но он, я думаю, вместо этого возьмет свое завтра.

– Поясните, что вы имеете в виду, говоря «возьмет свое»? – спросил Ломели.

Саббадин посмотрел на Тедеско и легонько покачал головой из стороны в сторону, как фермер, оценивающий скотину на рынке.

– Я бы сказал, что он при первом голосовании получит пятнадцать голосов.

– А ваш человек?

Беллини закрыл уши:

– Не говорите мне! Я не хочу знать.

– От двадцати до двадцати пяти. Явный лидер первого голосования. Серьезная работа начнется завтра вечером. Мы каким-то образом должны ему обеспечить большинство в две трети. А для этого нужно семьдесят пять голосов.

На длинном бледном лице Беллини появилось мучиническое выражение. Ломели подумал, что тот теперь, как никогда, походит на святого мученика.

– Пожалуйста, давайте не будем говорить об этом. Я не произнесу ни слова, чтобы склонить на свою сторону хотя бы один голос. Если наши коллеги еще не знают меня по прошествии стольких лет, то я ничего не могу сказать за время одного вечера, чтобы их убедить.

Они замолчали, пока монахини ставили на стол главное блюдо – котлеты из телятины. Мясо по виду напоминало резину, соус свернулся.

«Если что и вынудит этот конклав к принятию быстрого решения, – подумал Ломели, – то это еда».

Когда сестры поставили последнюю тарелку, Ландольфи, который в свои шестьдесят два был самым молодым за столом, сказал в своей обычной почтительной манере:

– Вы не обязаны ничего говорить, ваше высокопреосвященство. Вы, естественно, должны предоставить это нам. Но если нам придется объяснять сомневающимся, за что вы выступаете, каких бы слов вы от нас ждали?

Беллини кивнул в сторону Тедеско:

– Скажите им, я выступаю против всего, за что выступает он. Его убеждения искренни, но это искренний бред. Священники больше никогда не будут служить мессу спиной к прихожанам, и мы никогда не вернемся к латинской литургии и семьям с десятью детьми, которые появлялись на свет, потому что папа и мама по-другому не умели. То время было уродливым, репрессивным, и мы должны радоваться, что оно прошло. Скажите им, что я стою за уважение других верований и толерантно воспринимаю различные взгляды внутри нашей Церкви. Скажите им, я считаю, что епископов нужно наделить большей самостоятельностью, а женщины в курии должны играть бóльшую роль…

– Постойте, – прервал его Саббадин. – В самом деле? – Он скорчил гримасу и засосал воздух через зубы. – Я думаю, мы вообще не должны поднимать вопрос о женщинах. Это только даст Тедеско повод затеять бучу. Он скажет, что вы втайне выступаете за посвящение женщин в духовный сан, хотя это и не так.

Ломели показалось, что Беллини, прежде чем ответить, на миг засомневался.

– Я принимаю как факт, что вопрос о посвящении в духовный сан женщин при моей жизни закрыт… и, возможно, еще при нескольких следующих.

– Нет, Альдо, – твердо возразил Саббадин, – он закрыт навсегда. Это было подтверждено папским авторитетом: принцип исключительно мужского священничества основан на письменном слове Господа…

– «Непогрешимо закреплен раз и навсегда уставом и вселенским характером церковного учения…» – да, я знаю. Возможно, не самая мудрая из множества деклараций святого Иоанна Павла. Я, конечно, не выступаю за посвящение женщин в сан. Но ничто не мешает нам принять женщин в курию на самом высоком уровне. Я говорю об административной, а не священнической работе. Покойный папа нередко говорил об этом.