– Не забудь пропассеровать начинку для мясного рулета, прежде чем добавлять в нее фарш и панировочные сухари. Так вкус будет более пикантным.

– Лук и… – Я попыталась вспомнить, что именно мы добавляли в фарш для мясного рулета.

– Лук, нарезанный кубиками сельдерей, сушеный чеснок, соль, перец.

– Хорошо, я все поняла.

– И картофель обжарь на растительном жире «Криско», а не на сливочном масле. С «Криско» получится вкуснее.

Иззи очень понравилось помогать мне с ужином. Она помешивала в сковороде начинку для мясного рулета, сидя на высоком кухонном табурете. Она взбивала пахту для салатной заправки и выкладывала нарезанные помидоры поверх долек салата айсберг. Она солила ломтики картофеля, когда мы обжаривали их в «Криско». И она же украшала лепестками из печенья шербет в креманках, который мы приготовили заранее и затем убрали в ставшую вдруг вместительной морозильную камеру.

Когда мясной рулет стоял в духовке, мы отправились в столовую накрывать на стол, которого даже не было видно под грудами барахла, занимавшего всю его поверхность.

– Обдумаем нашу стратегию, – сказала я.

– Что это значит? – спросила Иззи и уперла руки на бедра, вторя моей позе.

– Это значит, что мы должны с умом подойти к тому, как будем разгребать этот хлам.

– Может, снова поиграем в «да/нет»?

– Да, отличная идея. Тащи мешок для мусора.

Иззи убежала на кухню. Я начинала ценить тот факт, что, когда рядом есть ребенок, его всегда можно отправить выполнять какое-то поручение, например, сбегать за мешком для мусора. Я делала это для своей мамы, теперь пришла очередь Иззи побыть у меня на побегушках.

Иззи вернулась с мешком для мусора и двумя парами перчаток.

– Не думаю, что нам нужны перчатки.

– А может, все-таки нужны? – Она сунула руки в резиновые перчатки. Они болтались на концах, и пальцы опадали, как восковые подтеки на свечке.

– Когда я буду подавать тебе книги, складывай их стопками перед книжными полками в гостиной. Посуда и кухонные принадлежности отправляются на кухонный стол.

– А мусор отправляется сюда. – Иззи потрясла мусорным мешком.

– Да. Но не нужно все время держать его в руках. Ты должна быть готова быстро разнести вещи по разным комнатам. Одежду можешь оставлять на ступеньках, отнесем наверх позже. Обувь тоже. Договорились?

– Договорились. – Иззи посмотрела на меня выжидающе. Как будто готовилась получать оценку за это задание.

Я обошла стол, собирая книги, которые передавала Иззи стопками по три-четыре штуки. Каждый раз, когда она возвращалась с пустыми руками, я давала ей новую стопку. Когда книги закончились, мы занялись мусором: пустыми контейнерами из-под готовой еды, магазинными чеками, обертками от конфет, старыми газетами, двумя пустыми коробками из-под пиццы и ворохом рекламной почты. Я нашла парный шлепанец к одному из двух, которые стояли в прихожей, а также оранжевый купальник Иззи, который она хотела надеть неделю назад, когда мы решили сходить в бассейн.

Наконец на столе не осталось ничего лишнего, кроме музыкального проигрывателя, выключенного из розетки, дюжины пластинок и обширной коллекции рисунков и поделок Иззи. Я просмотрела пластинки. Три из них оказались альбомами «Раннинг Уотер» с отпечатанными на конвертах фотографиями группы в полном составе, где Джимми всегда стоял в самом центре. На одной обложке он был в рубашке, расстегнутой до верхней пуговицы брюк. На другой рубашка отсутствовала вовсе, да и штаны, кажется, тоже, хотя фотографию обрезали так, что нельзя было сказать наверняка. Он смотрел на зрителя таким же пронзительным взглядом, каким смотрел на меня сегодня утром за завтраком. Будто приказывал тебе не отводить взгляд. Будто одними глазами задавал какой-то вопрос. Будто требовал от тебя догадаться, в чем заключался это вопрос, и дать на него ответ собственным взглядом. Но я не знала, как отвечать на вопросы взглядом. Я даже не знала, что люди умеют смотреть так громко. Пока я не встретила Джимми.

– Включим пластинку, пока мы тут убираемся? – предложила я.

– Давай. – Иззи поднесла кулак к подбородку, изображая микрофон, и запела какую-то песню на смутно знакомый мотив. Возможно, я когда-то слышала ее по радио в доме близнецов.

– Выбирай. – Я протянула ей пластинки «Раннинг Уотер». Иззи указала на снимок с голым Джимми.

– Пойду, разберусь с проигрывателем, а ты пока собери все свои художества и раздели их на две стопки: одну мы оставим в гостиной, а другая отправится на хранение в подвал.

Я не хотела намекать на то, что часть поделок Иззи вполне можно было отправить на свалку, хотя думала об этом. Уверена, одной-двух работ каждого вида творчества хватило бы за глаза. Так ли необходимо было хранить пять декоративных пиал, каждая из которых напоминала собой помятый панцирь моллюска из прибрежных вод, покрытый глазурью для керамики?

Иззи забралась на обеденный стул с решетчатой спинкой и сгребла к себе все свои рисунки, картины из фольги и макарон и пиалы из керамики. Я поставила проигрыватель на пол и вышла в зал с телевизором, где еще раньше приметила две отключенные колонки, каждая размером с кассовый аппарат. Я притащила колонки в столовую и подключила их к питанию и к проигрывателю. Пластинки я сложила стопкой между колонками, как книги между книжных держателей. Я натыкалась в доме и на другие пластинки. Возможно, завтра мы с Иззи отправимся на поиски остальных экспонатов музыкальной коллекции Коунов.

Я насадила отверстие пластинки на серебристую ось, опустила винил на диск проигрывателя и повернула колесо настройки на 33/3[12]. Я подняла иглу и подула на нее – только потому, что однажды видела, как кто-то делал это в кино, – а затем опустила иглу на внешний край пластинки. Внезапно заигравшая музыка заставила меня вздрогнуть – я и не подозревала, что громкость такая высокая. Но я не стала делать тише, а только отступила от проигрывателя на пару шагов и взяла Иззи за руку, как будто ища для себя опору. Вслед за резкими гитарными звуками в песню ворвался Джимми, который сначала закричал, а потом запел голосом, который мне захотелось сравнить с грецкими орехами в кленовом сиропе, хрустящими и сладкими одновременно. Иззи стала подпевать. Она знала все слова.

– «Громовые разряды от моей головы… о да, детка, да… к моей голове», – хрипел Джимми.

Мне нравился ритм этой музыки, похожий на биение сердца, отраженное от моей кожи. И мне нравился хрипловато-сахарный звук голоса Джимми. Он пел так же, как он говорил, но более напористо, более энергично, как будто он проснулся от чудовищного кошмара и только что осознал, что на самом деле жив.

Мелодии схватывались на лету,