Ее постоянный покровитель был единственным сыном владельца лучшего ресторана в родном городке девушки. Придерживаясь свободных взглядов, он не раз предлагал ей нарушить традицию и выйти за него замуж. Хитрая певичка тут же углядела свой единственный шанс. До смерти боясь неудачного аборта, она решила рискнуть и, вернувшись домой, дала согласие на брак. Молодой человек ни о чем не догадался, он тут же оплатил все долги девушки и выкупил ее из дома развлечений.

Долгие месяцы будущая мать провела в страхе, не зная, каким окажется ее дитя. Неудивительно, что роды произошли преждевременно. Однако родившаяся девочка, хорошенькая, здоровая и черноволосая, выглядела совершенно нормально. В городке никто не знал о визите русских и ничего не заподозрил. В те дни жители провинции в большинстве своем никогда не видели иностранцев, чаще всего представляя их огненно-рыжими, с огромными носами и копытами на ногах.

Рассмотрев младенца повнимательней, мать все же обнаружила некоторые черты сходства со случайным любовником, но через несколько дней успокоилась. Для непредвзятого наблюдателя девочка выглядела самой настоящей японкой — на северном Хоккайдо не так уж редка светлая кожа и почти круглые глаза. Таким образом, все обошлось. Семья зажила счастливо, бывшая гейша благополучно произвела на свет еще шестерых детей. Профессиональные навыки позволили ей стать отличной хозяйкой, и ресторан преуспевал.

И лишь когда старшая девочка подросла, вышла замуж за школьного учителя и сама родила, мать осознала, что старый грех еще не похоронен и вполне может стать достоянием гласности. Глаза новорожденного внука были необычно светлыми, а волосы на младенческой головке — каштановыми с рыжеватым оттенком. Волей-неволей пришлось покаяться перед дочерью, взять с нее клятву молчания и обещание никогда больше не иметь детей. Молодая мать была убита горем, что вполне понятно. Кто мог угадать, как повернется колесо генетической рулетки в следующий раз? Родив рыжеволосого носатого урода, она рискует навлечь немыслимый позор на всю семью. Школьный учитель, узнав, что его жена полукровка, плод запретной любви к чужеземному моряку, тут же потребует развода. А что ждет несчастного мальчика, если история попадет в чужие уши? Выбора не было. Так Дайгаку, к великому огорчению отца, остался единственным ребенком в семье.

На следующее утро у Мисако голова шла кругом от разговора с долговязым монахом. То, что произошло на храмовом кладбище, оказалось очень важно. Теперь главный секрет ее жизни уже не так отягощал душу.

Проснувшись в хорошем настроении, она оделась и вышла на кухню, чтобы приготовить завтрак для родителей. По воскресеньям доктор Итимура совершал больничный обход позже обычного. Он вышел в столовую в домашнем кимоно, сел за котацу и попросил чаю.

— Хай, хай, — весело откликнулась Мисако, подражая гейше, и с поклоном поставила перед ним поднос, на котором дымились чашки.

— Ты меня совсем разбалуешь, — добродушно усмехнулся отчим, — твоя мать так не старается, когда хозяйничает одна.

— Вот и пользуйся случаем.

Мисако положила на столик свежую утреннюю газету и вернулась на кухню, наполненную ароматом соевого супа мисо и только что сваренного риса. В родительском доме царили покой и счастье.

Около полудня старая госпожа Имаи снова позвонила, совершенно неожиданно для Мисако — на сей раз обошлось без предчувствий. Тон у свекрови был извиняющийся, высокий голос прямо-таки источал сладость. Она даже добавила ласково-уменьшительное «тян» к имени невестки:

— Пожалуйста, прости меня, Мисако-тян, я сама во всем виновата.

Смирение было совсем не в правилах госпожи Имаи, тем более в обращении с невесткой, но обстоятельства этого требовали, уж очень ей хотелось, чтобы Мисако поскорее вернулась. Накануне вечером долгожданный ужин наедине с сыном совершенно не оправдал ожиданий. Хидео пришел мрачный и наотрез отказался обсуждать свою личную жизнь, так прямо и сказал. Он молча ел, уставившись в телевизор, где показывали боксерский матч. Это еще больше усугубило раздражение матери, лишившейся на целый вечер любимых шоу. Хидео полностью завладел телевизором и смотрел одну за другой спортивные передачи, требуя то и дело еще чаю или закусок. Перед сном пришлось готовить ему еще и лапшу. С тех пор как появилась невестка, старушка совсем отвыкла от домашней работы. Теперь она требовала, чтобы молодые немедленно переговорили между собой по телефону, и почти насильно всучила трубку сыну. Жизнь должна была вернуться в нормальное русло.

— Я не вернусь домой до вторника, — сказала Мисако. — Дедушка чувствует себя хорошо, но хочет, чтобы я пришла завтра утром на заупокойную службу.

Хидео отвечал лишь равнодушным «хай», так хорошо знакомым Мисако. Она постаралась поскорее закончить разговор, однако мать, вошедшая в гостиную, успела услышать несколько последних фраз и тут же стала выспрашивать про завтрашнюю службу.

— Думаю, тебе лучше спросить у деда, — ответила Мисако. — Я плохо разбираюсь в деталях.

— Речь ведь идет о той урне с прахом, что он держит у себя, да?

Закусив губу, Мисако молча рассматривала свои ногти.

Кэйко в крайнем волнении покачала головой.

— Вот ведь история! Никогда не слышала ничего подобного.

Мисако с улыбкой взглянула на мать.

— Ты сама сказала, что дедушка ведет себя странно, и просила меня доставить ему удовольствие… Он хочет, чтобы я пришла туда утром пораньше. Кстати, я должна попросить у тебя машину, дедушка велел.

— Ну-ну, — лишь произнесла Кэйко и вышла из гостиной.

Не требовалось никаких сверхъестественных способностей, чтобы догадаться, куда она сегодня собирается пойти.

После обеда Мисако решила прокатиться на велосипеде по городу. Главная улица, ярко освещенная солнцем, кишела прохожими, которые спешили за покупками. Миновав универмаг «Каванаби», Мисако повернула направо, в сторону храма, и вскоре, хотя и не собиралась туда, въехала в сад Симидзу. У моста через речку слезла с велосипеда и покатила его рядом с собой. Впереди возвышались большие ворота, недавно отреставрированные. Мисако подошла к окошку кассы и заплатила за вход.

Сад Симидзу был великолепен. В памяти он сохранился совсем не таким. Мисако не пожалела, что пришла. Впереди виднелась стайка девочек в цветастых кимоно, длинные шелковые рукава живописно развевались на ветру. Пройдя через другие ворота, Мисако заметила еще нескольких женщин в традиционных костюмах: дальше справа, в павильоне, шла чайная церемония.

Мисако повернула налево, в обход пруда. Крошечные листья осенних кленов расцвечивали землю яркими красными пятнами. В воду вдавался небольшой мысок, заросший камышом. С другого берега доносился детский смех. Мисако задумчиво ступала по камням дорожки, окаймленным зеленым мхом. Окружающая красота успокаивала.

Среди густой зелени в конце сада открывался узкий проход между двумя большими камелиями. Он вел на небольшую поляну, где была древняя башенка-звонница. Сам колокол во время войны сняли и переплавили, но внутри сохранились живописные изображения буддийских святых в одеждах небесно-голубого цвета. В детстве Мисако любила их разглядывать, и теперь ей не терпелось узнать, как картины перенесли прошедшие годы. Шагнув за кусты, она замерла от неожиданности. Там, прислонившись к большому валуну, стоял священник из Камакуры, записывая что-то в черную книжечку. Увидев Мисако, он по-детски счастливо улыбнулся.