До удобной позиции он добрался быстро, спрятался за кустом сирени. Летом это была бы знатная защита, а сейчас так себе. Оставалось надеяться на темноту. Он в темноте, а фашисты в свете пожарища, словно на яркой сцене. Вот только много их, слишком много.

К сараю больше никого не сгоняли. То ли все сельчане уже были там, то ли сжечь решили не всех, а лишь часть. Для острастки. Эти твари любили вот так… для острастки. Григорий давно понял их звериную суть. Он лежал пузом на мерзлой земле и совсем не чувствовал холода. Сказать по правде, чувствовал он сейчас все как-то иначе, где-то притупилось, а где-то наоборот таким острым стало, что неровен час – порежешься. Он лежал и думал, что один в поле не воин, что с дедовым ружьем против автоматов – это нелепейшая самоуверенность, но все равно продолжал вглядываться, целиться. Сначала видел лишь темную стену какой-то развалюхи, а потом на ее фоне разглядел двоих. Один бил второго. Бил Мишаня-полицай, с ноги и наотмашь. А бил он Василя Петровича, тети Оли старого знакомца. Зося как-то обмолвилась, что не просто знакомца, что Василь Петрович за тетей Олей даже ухаживать пытался. Но сейчас это уже не важно. Нет тети Оли и скоро не станет Василя Петровича, потому что Мишаня бить перестал и потянул из-за пояса пистолет.

Григорий прицелился. Прогремел выстрел, Мишаня-полицай упал мордой вниз. Мишаня упал, а Василь Петрович наоборот попытался встать.

– Уходи, дед, – прохрипел Григорий, перезаряжая ружье. – Вали ты отсюда.

Самому бы тоже валить, но кто ж тогда заступиться за тех, кто в коровнике? Поэтому вместо того, чтобы бежать и прятаться, он двинулся вперед, на верную погибель. Когда поравнялся с развалюхой, Василь Петрович уже встал на ноги. Стоял, покачиваясь, рукой придерживаясь за стену.

– В лес беги, Петрович! – прохрипел Григорий, вытаскивая из ослабевших Мишаниных пальцев пистолет, обшаривая карманы.

– Гриня, неужто ты? – Василь Петрович сплюнул на снег кровавую юшку, утер лицо.

– Нет, тень отца Гамлета! – И не хотел огрызаться, как-то само собой вышло. – Дед, всех в сарай согнали?

– Нет. – Василь Петрович покачал головой. – Только тех, кого поймали. Говорят, на усадьбу партизаны напали. Теперь вот… расплата. – Он схватил Григория за рукав, спросил: – Ты Ольгу Владимировну видел? Они ж с внучкой тоже там были, в усадьбе.

– Не видел, – соврал Григорий, не моргнув и глазом. Дед может тоже этот день не переживет. Так зачем его расстраивать дурными новостями? – Наверное, с партизанами в лес ушли.

– Хорошо бы. – В голосе Василя Петровича послышалось облегчение. – Их бы партизаны не тронули. – Облегчение сменилось надеждой. – Ведь не тронули бы, Гриня?

– Да кто ж ее тронет? Тут же каждый второй – ее ученик! Все, дед, некогда мне! Ты спрячься где-нибудь пока, а я дальше.

– Куда? – За рукав старик держал крепко.

– Ну, там же люди в сарае.

– Отбивать пойдешь?

– Это уж как выйдет.

– Я с тобой. – Старик, который до того едва держался на ногах, расправил плечи.

– Убьют, – сказал Григорий просто. Что тут объяснять очевидное?

– Убьют, – так же просто ответил Василь Петрович. – А перед тем, даст бог, я парочку-другую тоже убью. Дай-как мне пистолет, Гриня. Прикрою тылы, если что.

Пистолет отдавать не хотелось, но и спорить было некогда, каждый решает за себя, каждый делает свой выбор. Григорий протянул оружие старику, спросил:

– Стрелять умеешь?

– Обижаешь, – усмехнулся тот. – С батей твоим на охоту ходил. Забыл, что ли?

Дальше слушать Григорий не стал, пригнувшись к земле, бросился вперед, поближе к коровнику.

Двери коровника уже заперли. Два фрица поливали деревянные стены бензином из канистр. Еще несколько таких канистр лежали в сторонке. Наверное, про запас. Рядом стояло трое эсэсовцев. Стояли, зорко следили за сараем.

Григорий прицелился. Перво-наперво нужно было внести смятение во вражеские ряды, использовать свое временное преимущество по максимуму. Первый же выстрел попал в цель. Мгновение ничего не происходило, а потом громыхнул взрыв, эсэсовцев разбросало в стороны. Григорий надеялся, что на землю они уже упали трупами. Вот уже семнадцать вместо двадцати. Мишаня-полицай не в счет.

Переполох начался еще до того, как рассеялись клубы дыма, но Григорий успел подобрать автомат одного из фашистов. Ох, и начнется веселье!

Мысль эта была совсем не веселой, а какой-то отстраненной. Словно бы Григорий наблюдал за собой со стороны. Не было ни страха, ни куража. Был холодный, почти математический расчет. С математикой у него всегда было хуже, чем с литературой, а тут вот окрылись небывалые способности. Четвертого и пятого фрица он снял одной очередью, шестой и седьмой нашли свою погибель сами, считай, бросились под пули. Вообще, все эти люди, которые на фоне пожара сделались похожими на черные тени, двигались слишком медленно, действовали слишком предсказуемо. Восьмой и девятый, те, что с канистрами, соображали быстрее остальных. Прежде, чем выстрелить, Григорий заметил в руке одного из них огонек.

Успел. Огонек потух, так и не успев родиться. Восьмой и девятый упали у стен коровника.

– Дед, прикрой! – крикнул Григорий в темноту, и темнота тут же отозвалась сиплым голосом Василя Петровича:

– Давай, Гриня!

Теперь Григорий видел перед собой только заколоченные ворота коровника. А еще слышал крики, что доносились из-за его хлипких стен. Он мог узнать по голосу каждого, от мала до велика. Дети там тоже были. Совсем малые дети…

Сначала он попытался оторвать приколоченную доску голыми руками, но к сноровке и выносливости пока не прилагалась богатырская сила. Пришлось орать во все горло, чтобы отошли от ворот и легли на землю. Услышали и поняли. Прекратились крики.

Автоматная очередь сбила замок. И где-то над самым ухом просвистела пуля, а Василь Петрович проорал, что снял одного фрица.

– Молодец… – похвалил его Григорий, отшвыривая замок и распахивая ворота.

Они выступили на него из темноты, нахлынули испуганной волной. Он едва успел отскочить в сторону, а потом закричал что есть мочи, чтобы пробиться через их растерянность и страх.

– Бегите! Сначала на болото, а там куда получится! Прячьтесь по соседям! Сюда не возвращайтесь!

Получилось докричаться. Волна замерла лишь на мгновение, а потом разбилась на одиночные брызги. Люди бросились врассыпную. Если повезет, они переживут этот день.

За спиной послышался яростный крик, и пуля чиркнула Григория по плечу. Зацепила на излете, развернула на сто восемьдесят градусов лицом к врагу. Враг – побелевший не то от страха, не то от ярости фриц, уже целился, уже готовился убить.

Прогремел выстрел – фриц рухнул на землю. За спиной его, пошатываясь, стоял Василь Петрович. Он тоже был бледен. Смертельно бледен. В руках у него был пистолет Мишани-полицая, а на телогрейке растекалось кровавое пятно.