Старое кирпичное двухэтажное здание со следами многочисленных ремонтов на фасаде неожиданно вынырнуло из-под водяной завесы – они пришли. За несколько месяцев скитаний по детдомам Маргарита научилась безошибочно определять, кто и что перед ней. Это место, кажется, еще не такое плохое. Перезимует, а потом все равно убежит. С этими мыслями она переступила порог спальной палаты. Два ряда железных панцирных кроватей, часть – двухъярусные. Посередине – дорожка из больших кафельных плиток. Стены закрашены почти до потолка синей краской и завешены многочисленными плакатами еще с советских времен.

Сейчас вечер, время перед ужином, в спальне находиться можно, но сидеть на кроватях, а тем более – лежать – нельзя. Тем не менее, в дальнем углу сидят несколько девушек и играют в карты. Заметив новенькую, одна из них встала и подошла к Маргарите:

– Привет! Я – Наташка. Как тебя зовут?

– Маргарита.

– Фамилия?

– Безфамильная.

– Как это "без фамилии"? – девушка засмеялась.

Одета она была, как и Маргарита, в форменные юбку с блузкой, но одежда новая и глаженная. Кроме того, поверх натянут темно-синий мужской свитер. Волосы собраны в "хвост", лицо можно назвать красивым, если бы не темно-красные бугры – следы то ли оспин, то ли старых прыщей.

– Это моя фамилия. Маргарита Безфамильная.

– Во прикол! – девочка засмеялась. – Слышь, Тань? – Она повернулась к кровати, где остальные три девушки отложили карты, прислушиваясь к разговору.

Та, которую Наташка назвала Таней, встала и подошла к Маргарите. Наверное, она была самой старшей в этом блоке – лет пятнадцать или даже шестнадцать. Одета в "цивильную" одежду, очень приличную даже по "вольным" меркам – джинсы с вышивкой на бедрах, кофточку тонкой вязки, туфли на высоком каблуке. В руках держала короткую палку – не больше локтя, которой постукивала по ладони.

– Безфамильная, говоришь? – криво улыбаясь, сказала она, то ли спрашивая, то ли утверждая. – Меня зовут Кобла и я тут главная, ясно?

– Ясно, – тускло ответила Маргарита. "Похоже, начинается "прописка", – подумала она, – надеюсь, без фанатизма". В "актив" девушка никогда не лезла, но и унижать себя не позволяла.

– Раз ясно, показывай, что ты нам принесла. – Таня потянулась к сумке.

– Это мои вещи, – сказала Маргарита, отодвигаясь.

– Смотрите, у нее есть "ее вещи"! – Кобла загоготала. – Слышь, чувиха, тут нет ничего "твоего". Тут все общее, а значит – мое. Усекла?

Маргарита промолчала и отдала сумку. Таня высыпала ее содержимое на кровать и фыркнула:

– Вот фигня, ничего стоящего. Ты откуда вообще, деффка, не с воли разве?

– Я с пересыльного детдома. Месяц там держали за побег.

– А, ты еще и бегаешь…

Еще одна девушка, до сих пор не участвующая в беседе, подозвала Таню. Та подошла к ней, и они перекинулись парой фраз. Потом Кобла вернулась к Маргарите и сказала:

– Ладно, Светка думает, что ты стоящая чувиха… но это мы посмотрим. А пока твое место – вон та кровать. – Она показала палкой на одну из кроватей, ничем не примечательную, как и все остальные, аккуратно заправленную темно-синим одеялом. И она отвернулась к четвертому члену этой разношерстной компании – красивой маленькой девочке одетой, словно куколка.

Маргарита собрала содержимое сумки и пошла к своей кровати. Пока она занимала место, в палату хлынули остальные девушки. Маргарита среди них была самой младшей, остальным – от тринадцати до пятнадцати лет. Рядом с ней, в соседний проход между кроватями, забежала юркая девчушка. Она что-то кинула в тумбочку, сунула руку за батарею, вытащила кусок засохшего хлеба, отломила кусок и протянула Маргарите:

– Я – Блашка, – представилась она. – Ужин через полчаса, но есть хочется всегда. – Она засмеялась.

– Маргарита. Спасибо.

Она откусила хлеб. Последний раз ела утром, а в сумке – только полбуханки "чернухи", плохого черного хлеба, недаром от него брезгливо отвернулась Таня-Кобла.

– Смотрю, тебя неплохо "прописали", – продолжила ее новая подруга.

– А как "плохо"?

Блашка махнула рукой в пару двухъярусных кроватей около входа.

– "Обиженные". Полы моют, туалеты, носят только рванье и вообще… – Блашка поближе пододвинулась к ней и тихим, заговорщеским шепотом продолжила: – Ты держись ближе к Тане, она всем командует. У нее все есть – жрачка, прикиды, даже водка.

– Откуда? – удивилась Маргарита.

– Хавчик – с кухни, понятно. Все, что воспитатели не утащили, ей отдают. А она за это держит весь блок так, чтобы никто не возгудал. Комиссия проверять приедет, начнет воспитанников расспрашивать, а они – мол, все, хорошо, кормят отлично и жизнь удалась… А какая еда, ты сама сейчас узнаешь. Остальное – за деньги, у нее их много…

Зазвенел звонок, прерывая болтовню Блашки.

– Ужин.

Еда в самом деле оказалась посредственной – слипшиеся макароны, вместо мяса – жир, на третье – коричневая жидкость, изображающая компот. Только хлеб съедобен, но вся разрезанная буханка исчезла сразу же, как только они сели за стол – тут ели по пять человек.

– Не зевай! – усмехнулась Блашка, видя растерянность Маргариты. – Ничего, все в наш блок вернется. Ночью погрызем.

Перед сном, заворачиваясь в одеяло и матрас (топили плохо), Маргарита подумала, что это детдом еще неплох. Прошло почти полгода, как убили ее родителей, а кажется, что это было так давно… Все лето – детские комнаты милиции, детприемники, детдомы. Все с приставкой "дет". И все – на одно лицо, маленькие филиалы больших советских тюрем, с теми же порядками и законами. На улице ей жилось лучше. Сбегала, рано или поздно попадала в милицию, потом – в детдом. Поскольку фамилию она так и не назвала, записали ее как "Маргарита Безфамильная". Казенный юмор какого-то инспектора по делам несовершеннолетних.

Тот, неведомый Мир, приходил в ее снах все реже, и Маргарита радовалась этому. Та женщина больше не наслаждалась жизнью и любовью, она все время воевала. Мелькали эпохи, люди, монстры, существа, а она все убивала и убивала. Пот и кровь, кровь и пот… Маргарите приснилось, что она бегает по горячему асфальту босиком, и он нестерпимо жжет ей ноги…

Она проснулась от боли в ногах, увидела, что ноги ее торчат наружу и горят настоящим пламенем. Маргарита подпрыгнула, затушила огонь – кто-то сунул ей между пальцев бумажки и поджег их. Девушка осмотрелась – видимо, звучал звонок подъема – все соседи уже проснулись и с любопытством смотрят на нее, ожидая реакции. Она знала "правильную" реакцию: оставлять без последствий такое нельзя. Нужно найти виновника и наказать. А если такового не найдется – избить любого, кто подвернется по руку. Только потом статус "блатной" придется постоянно подтверждать: заставлять других выполнять за тебя работу, отбирать вещи, часто бить других – неважно, за что, главное – демонстрировать силу. А иначе – путь вниз. Или ты наверху, или ты внизу, других положений жизнь в детдоме не предполагает. Маргарита вздохнула, подумав, что как-нибудь продержится. Хотя на этот раз держаться придется дольше, бегать зимой – удовольствие ниже среднего.