сколько функциональное (для чего предназначено) определение, то наличие потенции к убеждению и способность влиять на людей посредством позитивной социальной мотивации находит яркое выражение и в сочинениях, синтезирующих философию и литературу. Самый яркий пример здесь, разумеется, И. Христос. Парадоксально, однако, что его литературная харизма, если можно так выразиться, многослойна и многоуровнева. Строго говоря, людей, которых он при жизни сумел увлечь за собой, оказалось не так уж много, и очень многие из них поспешили отречься от него еще при разгоне группы Христа. Это, видимо, одна из причин постигшей его жесточайшей депрессии и фактически добровольного принятия своей «участи», т. е. смерти. Подобное же непонимание другими как фактор личностной катастрофы мы часто видим и у других великих «самоубийц», скажем, у Сократа или Гитлера.

Но его идеи неспешно дали колоссальный урожай среди потомков его учеников. Эти идеи явно были сильнее, важнее и ярче его личного обаяния.

Именно преобладание в тандеме идея – обаяние «слова» дает эффект закладывания семени в почву (неслучайно это один из любимых образов самого Христа) и, разумеется, сами идеи должны быть культурообразующими. Примером перевернутой дроби в данном случае может быть «учение» национал-социализма в Германии. «Майн кампф» А. Гитлера имела колоссальное влияние на людей и, возможно, стала одним из факторов, способствовавших стремительному (практически за 13 лет) превращению разгромленной Германии в самую крупную военную державу в мире. Его идеи очень быстро поняли и приняли в Германии, но практически только в ней, сторонников в других культурах у него почти не нашлось, по крайней мере, в то время. Он сам был незаурядным человеком, способен был убеждать и вести за собой. Но он ориентировался не просто на «малых сих» (как во время Христа), а фактически на маргинальные и полумаргинальные круги общества, бомжей и домохозяек. Добавим сюда его интеллектуальный популизм, параноидальное обострение чувственности, шаблонность мышления, изуродованное alter ego. Неудивительно, что этот «пузырь» быстро всплыл на поверхность культуры и столь же быстро лопнул.

У Христа в его проповедях и возможных, не дошедших до нас текстах есть и некоторые издержки (своеобразное интеллектуальное зашкаливание, излишне обостренный индивидуализм), но его идеи направлены не на мобилизацию общества на определенную акцию («завоевание жизненного пространства» как своеобразный блиц-криг), а на переустройство человека в целом, закладывание в его сознание совершенно иной программы развития. Сама по себе эта цель необычайно культурообразующа, хотя для ее достижения и нужно время и понимание «истины». Эта «истина» распространяется, так сказать, «сверху», через «добрых» и «умных». Альтруизм, лежащий в ее основе подкупал всех. Савл хотел добра и принял то, что прежде подвергал гонению! Даже Иосиф Флавий в принципе понимал Христа, хотя и смеялся над его наивностью. В то же время эта истина прошла верификацию и социальными низами («рабами»).

Отсюда особая значимость «литературы» как учебной «дисциплины». Если литература занята другими проблемами и сюжетами, она от Дьявола. Таковы, с точки зрения средневекового христианина, мусульманские, языческие, еретические и прочие сочинения. Отклонение от «истины» приводит вообще к «вавилонизму», т. е. потери возможности для людей общаться друг с другом.

Складывается и то, что можно назвать книжным мировидением. Собственно говоря, оно и будет философско-литературным. Эмпирическое бытие и Божественный текст соотносились таким образом, что не слово описывало жизнь, а весь мир становился «иллюстрацией» к Тексту. Книга книг становится фундаментальной основой бытия и культуры, средоточием всех духовных сил человека «христианского» средневековья. Появляется благоговейное отношение к книге как святыне. Даже не «мудрость», а сама книжная «плоть» стала восприниматься как святыня: «сын человеческий, накорми чрево твое и наполни утробу твою сим свитком, который я даю тебе» (Иез 3:3). «Физиологическая» связь человека с книгой («поглощение книги») становится символом проникновения в Божественную тайну. Вера в сакральный смысл букв (например, альфы и омеги: «Я есмь Альфа и Омега» – Апокалипсис 1: 10; 21: 5), символика чисел составляют основу ритмической структуры текста: семь чаш, семь звезд в руке творца и т. п. Появляется новый тип интеллектуала-книжника. Все это предопределило расцвет литературы и книжной культуры, немыслимый в более ранний период античности.

Если первая цивилизационная информационная революция (появление письменности и первоначальных материалов для письма) происходила в рамках безусловного господства устной культуры и привела к появлению своеобразных оазисов культуры письменной, то примерно на рубеже эр начинают создаваться ее подлинные океаны. Уходит диалоговая культура. Цивилизации нужен текст, а не разговор – диалог как обмен, по сути, репликами. Этот текст должен быть един, на едином языке и трактоваться единообразно, и его нужно оперативно и без потерь транслировать по вертикали (во времени) и горизонтали (в пространстве). Важные для общества темы изучаются объемно и эта традиция сохранится на всем протяжении средневековья. М. Лютер таким образом изучал проблему индульгенций: 95 тезисов как 95 лучей, сфокусированных на одной проблеме. Изобретение впоследствии книгопечатания стимулировало идущий процесс десакрализации культуры и письменная культура стала стремительно распространяться по социальной лестнице вниз. Следующая информационная революция наблюдается в настоящее время, когда с помощью компьютера осуществляется межкультурное строительство как глобализация культуры (по горизонтали).

Сама «литература» в этом плане неминуемо «безбожна», ибо существует в «безбожный», «исторический» период, который начался после Грехопадения и должен завершиться «возвращением в Эдем», но пытается преодолеть эту «безбожность». Это время, когда человек лишен возможности непосредственного общения с Богом и может выжить лишь следуя его «воле», т. е. тем базовым культурообразующим идеям, которые выработаны на заре цивилизации. История – это время жизни «по слову», т. е., в конечном итоге, по тем рецептам, которые транслирует «литература», с помощью «литературы».

Однако логика развития литературы такова, что она неизбежно развивается по синусоиде и за счет неизбежного расширения в христианском «мире» круга авторов фактически в геометрической прогрессии, а круг «истин» как догматов развивается крайне медленно, в лучшем случае в арифметической прогрессии, благодаря изобретению книгопечатания, ментально-эмоциональному взрыву интереса к миру на исходе средневековья, что называется, «снизу» нарождается и давит вверх набор профанных сочинений (ваганты, рыцарская литература, шванки, фаблио и т. п.), и эта «попса» и даст начало в новое время так называемой «художественной литературе» или литературе – мифу (в отличие от классической средневековой литературы – мира), которая будет создавать, а скорее даже придумывать, искусственные сюжеты и надуманные чувства, естественно, с точки зрения ортодоксии. Какое-то время ортодоксия будет с этим явлением бороться (физическое уничтожение гистрионов, запреты и уничтожения книг, репрессии против вагантов и т. п.), но в конечном итоге все повторится. Как в свое время христианская «попса» (рассказы очевидцев о событиях в Палестине, апологетические сочинения, жития святых и т. д.)