— Как-то в баре я встретил одного нищего, и он рассказал мне одну историю про тех, кто путешествует автостопом. Короче, есть целый парк автофургонов «фольксваген», и они…

— Слышал, — сказал я.

— О том, как они перерабатывают бездомных?

— Слышал, слышал.

— А слышал похожую историю про бабу, которая прикидывается медсестрой и околачивается у психбольниц в ожидании беглых пациентов?

— Э-э… Нет.

— Так вот. Она отвозит их на машине к себе домой, они входят внутрь, и…

— Дальше не надо. Мне все равно. Спасибо, что вытащил меня.

— Не стоит благодарности, — сказал Дэнни. — Ради меня ты бы сделал то же самое.

— Едва ли.

— Но ты ведь рад, что выбрался оттуда?

— Еще бы.

— В том смысле, что сколько бы ты выдержал?

— В мясорубке? Думаю, не слишком долго.

— Я не о мясорубке. Я про другое. Я про нее.

— Про нее? А она еще хуже?

— В этом-то и штука. Я слышал, что эта чертова баба мурыжит свои жертвы по три месяца.

— Три месяца?

— И делает это с ними снова, и снова, и снова.

— Делает что?

— Трахает их. Заставляет заниматься с ней сексом утром, днем и вечером, словно рабов.

— Не бейте его, шеф.

— Поздно, Барри. — Я хорошенько двинул Дэнни в челюсть справа. Удар отшвырнул его на картон.

— Безмозглый ублюдок!

— Есть и светлые стороны, шеф.

— Какие светлые стороны?

— Если бы вы провели три месяца в качестве исполнителя ее сексуальных прихотей, вы бы никогда не закрыли свое дело.

— Ты прав. — Я с трудом поднялся на ноги, подошел к Дэнни и хорошенько его пнул.

— Этого вычеркиваете, шеф?

— Да, Барри, да.

— Здорово. Куда теперь?

Я кивнул на неоновую вывеску.

— Она ни о чем тебе не говорит? — поинтересовался я.

— На ней написано «выход», шеф. А как еще прикажете понимать?

— Проснись, Барри. Здесь я выступаю как Ласло Вудбайн, в конце главы получивший по голове и очнувшийся в переулке. Вудбайн появлялся лишь в четырех местах, помнишь? Так которое следующее по списку?

— Бар, шеф, где вы проводите время в непринужденных беседах. Этого у вас не отнимешь.

— Последнее замечание я пропускаю мимо ушей. А насчет бара ты прав. Может, угадаешь название?

— Наверное, бар Фанджо, шеф?

— Как всегда, не так ли?

Как всегда. По крайней мере в рассказах о похождениях Ласло Вудбайна. Лучшим приятелем Вудбайна был бармен по имени Фанджо. Вудбайн всегда ходил в его бар, проводил время в непринужденных беседах и выслушивал обстоятельства дела очередной клиентки. Серьезность таких дел не всегда бросалась в глаза, но непременно обнаруживалась впоследствии. Клиентки, как это часто бывает, сначала стеснялись его, но в конце концов он добивался их симпатии, и они помогали ему раскрыть дело. Где бы он ни был, Вудбайн всегда оставался на высоте.

— Так идемте же, — сказал Барри. — Не будем нарушать традицию.

Я толкнул входную дверь и оказался в мрачном коридоре, а оттуда — в не менее мрачном баре.

Я сказал «в не менее мрачном», но это мягко сказано. В баре царила гнетущая атмосфера. То есть в ней не было жизни. Внутри было безрадостно, неуютно и тоскливо… Скорбный, печальный, мрачный и даже траурный бар. Бар, навевавший хандру и уныние, меланхолию и печаль. Бар, вызывающий горечь. Пивная слез. Кабак скорби. Забегаловка…

— Заходи, — сказал Фанджо. — Я недавно сделал ремонт.

Я покосился на толстяка. Он стоял за стойкой, здоровый как боров, и улыбался, как перееханная автомобилем кошка. Фанджо был необъятен, то есть…

— Я сказал, заходи.

— Извини, Фанджо, — сказал я. — Я просто подумал вслух.

— Если это прикол, то отстойный. Мы расхохотались.

Впрочем, не помню, почему. Фанджо пригласил меня к стойке, и я сел прямо напротив него.

— Новые стулья, — заметил я.

— Сорт что надо.

Мы снова расхохотались. Потом перестали.

— Не понимаю, чего мы так веселимся, — сказал Фанджо.

Я снял фетровую шляпу и поправил края.

— Думаю, все дело в игре слов и юморе от сортира, — объяснил я. — Ты сказал «отстойный», я сказал «стул», ты сказал «сорт», как в слове «сортир», и мы засмеялись.

— Мы с тобой два чудака, — сказал Фанджо. Так оно и было.

— Итак, — сказал Фанджо, когда мы кончили смеяться и он налил мне стакан бурбона и подал тарелку чипсов. — Не пора ли нам расстаться со своими стульями и, как раньше, перейти в кресла?

Я посмотрел на кресла Фанджо.

— Чересчур большие. Где ты их купил?

— В «Биг Черс».

— Это самые большие, которые у них были?

— Самые маленькие.

— Понял, — сказал я, хотя ничего не понял.

— Вижу, что понял, — сказал Фанджо. Впрочем, я не поверил.

Мы снова рассмеялись — так, на всякий случай — и я принялся за свои чипсы.

— Ну, — сказал толстяк, — рассказывай, как дела?

— Не дела, а дело. О саквояже.

— О саквояже? — Фанджо присвистнул. — Только и слышу сегодня, что «саквояж».

— Правда?

— Ей-богу. Возьмем хотя бы сегодняшнее утро. Стою я за стойкой, работаю, и вдруг входит парень. Обычный такой. В костюме, галстуке, в начищенных ботинках. Но с головой что-то странное.

— С головой?

— Головка такая маленькая. Размером с апельсин.

— Будет врать-то.

— Клянусь, так и было. Парень заказал пива, но видит, что я на него уставился, и говорит: «Валяй, спрашивай». А я говорю: «О чем?» А он говорит: «О моей голове». А я: «Больно надо». А он: «А я и так скажу». И сказал. «Так было не всегда», — начал парень, показав на свою голову. — «Когда-то я служил главным корабельным старшиной на „Мэри Грей“, первоклассном крейсере, приписанном к Сан-Франциско. Женщины меня никогда не пропускали, и подобная работа была как раз по мне. Элегантная форма и множество одиноких женщин, ищущих любви. Я был нарасхват днем и ночью. Сказка».

— Сукин сын, — сказал я.

— Вот уж точно, — согласился Фанджо. — «Ну вот, — продолжал парень. — Плыть до Сан-Франциско оставалось еще несколько дней, а я крутил с одной молодой богатой наследницей, предпочитавшей заниматься любовью в спасательной шлюпке. Однажды ночью она неудачно повернулась, и я оказался за бортом. Корабль ушел, и я остался один посреди океана. Я думал, что мне конец, но как-то держался на плаву. Я несколько раз терял сознание, когда однажды увидел лодку, а в ней человека, гребущего меч-рыбой, словно веслом. Впрочем, моих криков о помощи он не услышал, а через несколько дней меня выбросило на необитаемый остров. Еды было вдоволь. Я ловил рыбу, ел фрукты и выжил. Но я сходил с ума от одиночества и отсутствия женского общества, так хотелось перепихнуться. И вот однажды, когда я брел вдоль пляжа, я наткнулся на этот саквояж».