– По крайней мере, не несчастна, – сказала она и захлопнула дверцу дорогой машины.

Я смотрел вслед ее машине и думал о том, что «много в жизни нам дано в час, когда уже не просим». Повзрослевшие Золушки, привыкшие ловко приканчивать на ужин пробегающих мимо синиц, знают о том, что журавль, по большому счету, тоже синица. Только жирная.

Маша училась с Русланом в одной группе. В юбке ее не видел никто и никогда (к счастью, потому что Машины ноги были зрелищем не для слабонервных). А разворот ее широких плеч для Руслана был идеалом, к которому стоит стремиться. Пожалуй, она была даже красива, но женской красотой назвать это было сложно. Несмотря на третий размер груди. Да и ее бархатистый баритон навевал мысли сложной конфигурации.

На очередной попойке Руслан решил проверить Машину половую принадлежность.

– Маша, а покажи хуй? Ну покажи. – Пьяный Руслан щекотал ее ухо соломинкой для коктейлей.

– Потом покажу, – ответила Маша. – Я все равно с ночевкой.

Раздавив еще пол-литра водки, Маша и Ира стали стелить простыни со штампом психиатрической больницы № 4. Простыни, фрукты и лекарства воровала на работе Ира. Психиатрические фрукты как раз и были обычной закуской на их с Русланом гульбищах.

Улучив момент, Ира прошептала мужу:

– Ложись между нами, а то она меня выебет. Она на меня смотрела со значением и за правую грудь дергала. Всенепременно выебет.

Руслану было все равно, где лежать. Ему хотелось спать. Маняша тем временем сблевала невпитавшийся алкоголь и поползла через Руслана к женщине своей мечты. Женщина мечты к тому моменту уже отчетливо посапывала. Но поскольку Маша была очень пьяна, она так и не доползла, застряв на Руслане. Члена Руслан в процессе занятия сексом у нее не обнаружил, зато через недельку обнаружил у себя кое-что другое.

– Ну что, Машка, – весело сказал он, – мы все трое лечим трихомониаз, а трихопол покупаешь ты.

Так они и сдружились. На почве горького, как слеза толстовской сиротки, трихопола. «Ничего, – утешал себя Руслан, – бывают гораздо худшие поводы для общения».

Они стали втроем ходить по клубам и как-то раз попали на вечерину, устроенную в честь приезда французской лесбиянки Катрин.

Французская лесбиянка Маше не понравилась. Многие разочаруются в мифической красоте французских женщин, а если эта женщина еще и активная лесбиянка, то разочарование возводится в куб.

Маша принесла для французской коллеги незатейливый подарок – баночку водки «Черная смерть». Открывая смертельную тару, французский кабёл половину вылил себе на руки. С грабок смылся черный лак.

– Ле манифик! – вздернула экологически невыщипанную бровь Катрин.

– Фиг, не фиг – пей, ковырялочка! Настоящая русская водка!

И галльский монстр послушно заглотил водный раствор ацетона.

Руслан не запомнил, что было дальше с монстром, отчетливо он помнил только сцену в ванной. Машина голова была под юбкой его жены, а жена при этом хладнокровно красила губы. Видимо, на них тоже подействовали пары «Черной смерти». А может, их охватили лесбийские эманации – Руслану почему-то было все равно. Он умылся и ушел, потому что жена сказала, что он загораживает ей зеркало.

Маша переехала к ним, и поскольку Руслан с женой стали терять друг к другу сексуальный интерес, то он был даже немного рад. И переключился на интрижку с японским гобоистом.

Надо заметить, что Руслан вырос в атмосфере придыхания перед Азией. Папа Эдик был любителем всего китайского и, как только позволили деньги и площадь квартиры, немедленно повесил над кроватью тряпицу XIV века, кухню расписал иероглифами и начал травить семейство зеленым чаем и заунывными мелодиями.

В целом Руслану это все нравилось, даже косенькая китаянка, нарисованная на тряпице, вызывала у него определенную симпатию. Но подростковый дух противоречия требовал свою порцию неповиновения: если папа Эдик любит Китай, то Руслан любить Китай не будет. Поколебавшись между любовью к ориентальному стилю и требованиями переходного возраста, Руслан решил любить все японское.

Он штудировал переводную японскую литературу, пытался освоить чайную церемонию и даже выучил несколько фраз по-японски.

– Ах, тетенька в песках, ах, сливы в цвету, ах, мису-суп! Проперло мальчика цветущей сакурой по самые гланды, – издевался над сыном Эдуард.

Для полноты картины не хватало только живых японцев. В советские времена в Прибалтике японцы были в дефиците. Килька в банках была, а колбасы и японцев не было.

Так и дожил Руслан до двадцати четырех годов, не имея в знакомых ни одного лица японской национальности.

И тут Руслана понесло в гей-бар. Там он выпил выпрямляющего напитка и начал оглядываться по сторонам. Рядом сидело что-то такое маленькое, черненькое, монголоидное.

«Именно малой северной народности мне в коллекции и не хватает», – подумал Руслан и отправился в гости к новому знакомому.

В гостях Руслан стал беседовать на светские темы: курс доллара, гигантские крысы в метро, поэзия обэриутов. Новый знакомец хлопал глазами и ничего не понимал. Не понимал, потому что оказался самым настоящим японцем. Вполне себе аутентичным, девятнадцати годов, студентом консерватории по классу гобоя.

В то, что это японец, а не чукча, Руслан поверил сразу. А вот в то, что он гобоист, никак верить не хотелось: кузина Сонечка рассказывала, что «духовикам» нет равных в минете.

– Если он играет на гобое так же, как сосет, не знаю, как его в «консерву» взяли, – жаловался Руслан кузине.

– Что, плохо сосал? – лениво поинтересовалась Сонечка. Она вышивала пожилому Лютику ермолку. Лютику было все равно, а на Сонечкин взгляд, коту очень не хватало ермолки с желтым мо-гендовидом.

– Плохо сосал, – ответил Руслан в трубку и покосился на спящего рядом японца. – Я бы даже сказал, воз-му-ти-тель-но!

– А ты его бей, – сказала Сонечка. – Они это любят.

– Да вообще японец какой-то бракованный. По-английски не говорит, потому что у них в деревне градообразующее предприятие – немецкий завод, по-русски же говорит весьма приблизительно.

– А что говорит?

– Говорит, твоя моей нравится.

– У них там, говорят, культ всего большого. Так что развлекайся, только смотри, чтобы он не лопнул. Пойду ермолку на Лютика мерить, чао, дурень.

Наото вцепился в Руслана, как клещ в грибника. Он обращался к нему исключительно на «вы», употреблял суффикс «сан» и разве что не молился.

Как и все японцы, выпить юноша любил, но косел со ста граммов. Как-то он повел Руслана показать консерваторским землякам. «По улицам слона водили, – мысленно хихикнул Руслан, – по улицам Киото».