— Нет, так… — и Валька отошел, дав Сергею возможность заняться ногой.

Закипел чайник, мы быстренько пожевали, не ощущая ни вкуса, ни количества. Затем я принудил себя раскрыть тетрадь. Не запишу сегодня — не запишу никогда.

21 июня

Лучшее снотворное — это разочарование. Я спал и спал, не слыша никаких стуков, кашлей и храпов. Продрал глаза позже всех. Потом собирал валежник вместе с Андреем. Сергей с Валькой пошли зарывать могилу, вчера мы про то позабыли.

И потом весь день работали механически, без интереса.

22 июня

Азарт иссяк. Красные кляксы больше не воодушевляют. Нет, мы по-прежнему вскрываем могилки, золотишко прибавляется, но слишком уж несоразмерны граммы и пуды.

Сергей помалкивает. Нога его не тревожит, ходит, почти не хромая. И Валька перестал трещать, молчит. Трещит зато приемник: когда я вечером пробовал поймать новости, слышны были одни шумы, вой и треск. Словно глушилки вернулись. Едва-едва «Маяк» поймал. В мире все по-прежнему.

23 июня

Камилл тоже подустал. Не торопит, не подгоняет нас, сколько сделали, столько и ладно. Сегодня кляксу решили не трогать. Оставим на потом, на сладкое. Возимся едва-едва. После обеда решили пошабашить. Постираться немножко, отдохнуть. Все сонные и скучные. А ощущение, что злые внутри, только тронь. Ерунда, наверное, мерещится. Мне многое мерещится. То вот стук подземный, то еще что. Например, когда мы ту могилу вскрывали, и я гроб расчищал, то чудилось, внутри — шевелится. По лопате передавалось. Вибрации. Усталость и нервы шалят.

Пошел погулять, а то все вместе и вместе, скученность. Забрел и в деревеньку дуриком, а навстречу — старуха. Я хотел было разминуться, но не вышло. Впрочем, она не ругалась. Хуже. Посмотрела на меня, рукой схватила за рукав, цепкие у нее пальцы, и говорит:

— Беги ты, паренек, отсюда. Беги. Оно и до тебя доберется.

— Кто? — я даже не решился освободиться. Упадет бабка, расшибется, не хватало мне забот.

— Беги, — не слыша, повторила она. — Другим уже поздно, а ты можешь, поспеши… — и она толкнула меня, да так, что едва на ногах устоял.

Сбрендила.

Не люблю я этого. Как-то цыганка пристала раз, давай, мол, порчу сниму, а не то в месяц тяжело заболеешь. Я цыганку послал, но тридцать дней своего чоха боялся. Человек зело суеверен есть. И внушаем. Природа пустоты не терпит. Нет веры, приходят предрассудки.

Чушь. Натуральная российская чушь, пятиалтынный за штуку.

Цены — снижены!

24 июня

Я тоже дела подзапустил. Регистрировал пробы наспех, начерно.

— Так приведи в порядок, — равнодушно сказал Камилл. — Сядь и приведи.

И они пошли на объект.

Видно, не одному мне тошно, ночью И Камилл куда-то уходил, надолго, я успел заснуть, и возвращения не слышал.

Приехал дядя нежданно. Я боялся, что кто из ребят придет, золотишко принесет, но напрасно. Сегодня тоже только пробы брали.

Поговорили малость, и появилось у меня чувство — зря я здесь. Наперекосяк все. Захотелось бросить дело и уехать. Но пересилил.

Дядя побыл недолго, после отъезда стало еще горше. Да еще ребята воротились, Камилл спросил, кто был.

— Виктор, — ответил я, — дядя.

— Что ж ты с ним не уехал? — и не ясно было, шутит Камилл или серьезно говорит.

Вечером мы таки вскрыли могилу, всю работу я да Андрей делали, пополнили банчок. Удачная могилка, а не радует.

У костра и не сидим больше. Вернее, вместе не сидим. Каждый на прежнем месте, но получается — поодиночке. Вопрос какой задашь, просто поговорить захочешь — отвечают коротко и нехотя. Навязываться не стал.

Жара просто невыносимая. И ночью отдохновения нет, в палатке душно, и запах. Букет пота, грязи, мыла, земли кладбищенской. Последние дни тянет откуда-то совсем уж паскудно, падалью. Крыса, что ли, подохла? Я искал-искал, не нашел.

Сны сплошь тяжелые. Душат и душат. Меня, я. Зной. Силы терпеть порой нет, встану, выйду на пригорочек, и сижу с полночи. Или бумагу мараю. Журнал полевой до ума довел, дневник пишу на удивление постоянно, не думал, что хватит меня настолько. Он вместо одеяла мне. В детстве под одеяло прятался от страхов, сейчас пишу. Страхи? Ну, какие могут быть страхи в этом лесу? Никаких страхов нет! Просто я не человек физического труда. Мне кабинетную работу дайте, циферки, таблички, рефераты, статьи, тогда я на коне. А здесь сник.

Похудел — две новые дырки в ремне провертел. Шоколадка сникерс — съел, и порядок. Посадить бы того гада на сникерсы на пятнадцать суток административного ареста за заведомо ложные измышления, чтобы другим неповадно.

В речонке купаюсь один. Другие не хотят. Не тянет. Дольше всех Андрей компанию составлял, но и он сегодня отказался.

Работа же шла, как в первые дни. Почти на месте. Истаем мы на солнцепеке. Но, сужу по полевому журналу, минимум мы выбрали. Сколь не соберем дальше, можно будет писать диссертацию. Попробовал с Камиллом потолковать, в плане четкого ограничения, кто о чем пишет, а чего — не замай, Камилл отмахнулся:

— После. В городе. Да хоть все себе бери.

Ясно, перегрелся товарищ.

Никто почти ничего не ест. Только компоты в порошках расходятся. Они у нас разные — персик, груша и ананас. Пью литра по три за день. Пью и потею, но не от работы.

Ночью опять не выдержал духоты, вышел. Гулял в лунном свете, искал покоя. На кладбище набрел. Чуть со страху не обделался. Голубые огоньки вспыхивают над могилками и гаснут. Спасло от конфуза то, что за пять минут до того облегчился.

Стою, шевельнуться сил нет. Потом понял — самовозгорание циклических углеводородов. Мы потревожили могилы, плюс жара, выделяются газы, вроде болотных. И возгораются. Огоньки маленькие, с цветок.

Интересно, когда по календарю день Ивана Купалы?

Я постоял, приходя в себя, чувствуя, как покидает подлая слабость. Потом решил ребят позвать, пусть и они попугаются. Хотя, что страшно одному, вместе воспринимается иначе. Вернулся на стоянку, шел, должен признаться, с оглядкою, откинул полог палатки, начал шарить (фонарик-то сдох совсем), а никого нет. Разбежались.

Я ожидаться не стал, уснул.

25 июня

Причина самая прозаическая оказалась — понос. Дружный и категорический. Одного меня пока миновала сия участь. Оттого, что пью воду только кипяченую.

На участок никто не пошел. Подняли до середины полотнище палатки и лежим как бы в тени.

Услуг лекарских от меня не требуют. Лежат молча, время от времени встают, кудато уходят, подальше, возвращаются и ложатся так же, как лежали до того. Выпили таблеток.

— Да ерунда, один обман, — отмахнулся Андрей. — Тужишься, тужишься, а