Однако, по мнению Тома, с 1800-х Геттисберг стал гораздо менее интересным местом. Это деревня в двух часах езды, но бесконечно далекая от столицы. Маленький Том не интересовался игрушечными солдатиками северян и южан, которые в огромном количестве продаются в сувенирных магазинах города, – он играл солдатиками Второй мировой войны.

Подростком Том играл на виолончели, слушал «Sonic Youth» и смотрел фильмы Вуди Аллена. Он занимался тем, что находилось на периферии интересов средней школы, которые вращались вокруг спорта и «Будущих фермеров Америки». В августе футбольная команда «Геттисбергские воины» проводила соревнования «Съешь, сколько можешь» по поеданию жареной свинины в честь открытия сезона.

Вскоре Том узнал, что мир за пределами его города непрост. Его отец был адвокатом по семейному праву, а мать – главным общественным защитником города. Она работала в подвале без окон, представляя права наименее популярных жителей Геттисберга, включая молодого человека, ожидавшего смертной казни за убийство инспектора Общества охраны природы.

Родители Тома много читали. Они читали вместо того, чтобы ловить рыбу, как в других семьях, или смотреть телевизор, рядом, но не вместе. Вечером в пятницу они брали Тома и двух его братьев в «Барнс энд Ноубл»[27]. Если в субботу шел дождь, они читали, иногда в разных комнатах. Тишину нарушал только шум дождя…

В выпускном классе средней школы Том решил сменить Геттисберг на один из неизвестных городов Старого Света. Он хотел поехать в Восточную Европу, потому что думал, как романтично было бы пожить где-то там, где люди знают Достоевского и Набокова. Он мало путешествовал, но надеялся попасть в далекие романтические страны, о которых читал и мечтал. Том представлял, как разучивает произведения Шопена на его родине.

И вот наконец он в Польше. Все шло более-менее по плану. Дело в том, что когда в тот день Том вышел к доске, он нес на себе невидимый американский груз. Несмотря на футболку с «Йо Ла Тенго» и зиму, проведенную за чтением Чехова, Том хотя бы в одном был типичным американским подростком: он плохо разбирался в математике.

Он начал отставать в промежуточной школе, как и многие американские дети. Это происходило постепенно. Он не просил о помощи – боялся признать, что не так умен, как другие дети. Потом он получил ноль на предварительном тесте по алгебре в 8-м классе. На других занятиях плохую оценку можно было исправить, но в математике каждый урок строился на пройденном раньше материале. И как ни старался, он не мог наверстать упущенное. Он как будто бы становился все глупее, и это было унизительно. На следующий год он получил по математике «F»[28].

Математика давалась американским подросткам хуже всего. По чтению они получили 12 за тест PISA, это выше среднего для развитого мира. Разрыв между привилегированными и бедными детьми был слишком велик, но общий средний уровень оставался неплохим, а вот средняя оценка по математике ставила США на 26-е место в мире – ниже Финляндии (3-е), Кореи (2-я) и Польши (19-е). Американские подростки слабо успевали и в естествознании, но их результаты по математике были, говоря языком статистики, наиболее угрожающими.

По успехам в математике можно было судить о будущей жизни детей. Подростки, овладевшие математикой на более высоком уровне, гораздо вероятнее окончат колледж, даже если отбросить другие факторы, такие как раса и доход. И будут больше зарабатывать по окончании колледжа.

Почему математика так много значит? Во-первых, все больше профессий требуют знания вероятности, статистики и геометрии. Во-вторых, математика – это не только математика. Математика – это язык логики. Это дисциплинированное, организованное мышление. Есть правильный ответ, есть законы, которым нужно следовать. Математика поддается более точному объяснению, чем другие предметы. Овладение языком логики помогает привить детям знания более высокого порядка: например, способность аргументировать, распознавать модели и делать квалифицированные предположения. Такие знания все выше ценятся в мире, где информация дешева и неупорядоченна.

Трудности с математикой в Америке влияли даже на детей самых состоятельных родителей. Однако эти дети, включая тех, кто посещал частные школы, все-таки заняли 18-е место по математике в сравнении с самыми богатыми детьми других стран. Они получили меньше баллов, чем богатые дети Словении и Венгрии, и сравнялись с самыми привилегированными детьми Португалии.

Самые бедные наши дети вообще-то сдали тест даже хуже, придя 27-ми, в сравнении в беднейшими детьми других развитых стран – гораздо хуже самых малоимущих детей из Эстонии, Финляндии, Кореи, Канады и Польши, а также многих других государств.

Почему наши не освоили универсального языка логики?

Исследования показали, что американским третьеклассникам задавали более легкие математические задачи, требовавшие более простых ответов, чем детям того же возраста в таких странах, как Гонконг. К моменту окончания средней школы менее половины наших детей были готовы к занятиям математикой в колледже. Если наша успеваемость была загадкой, то математика давала самые важные ключи к ее разгадке.

Тем утром во Вроцлаве Том взял в руку мел и снова ощутил себя невеждой. Он начал писать. Том знал, что может это сделать, задача была не столь уж трудной, к тому же он был старше большинства детей в классе.

Мел разломился надвое. Половинка упала на пол, а он продолжал писать. Но что-то было не так, он, наверное, пропустил одно действие. Что бы он ни делал, ничего не получалось, но он продолжал писать. За спиной кто-то захихикал. Руки стали влажными от пота. Наконец учительница сказала:

– Кто еще хочет попробовать?

Том потащился обратно к своему месту. Она его больше не вызывала.

Когда семестр закончился, Том заметил разницу между уроками математики в Польше и в Пенсильвании. В Америке Том и все его одноклассники пользовались калькуляторами, а в Польше на уроках математики этого не разрешалось. Том знал, что дети делали многие вычисления в уме. Они делали их автоматически, освободив ум для выполнения более сложных задач. Это такая же разница, как между беглым и плохим владением языком.

После первого теста учительница объявила оценки классу, и все их слышали. Том, как новый студент по обмену, был освобожден от теста. Но слушать оценки ему было очень неудобно, как и Эрику в Корее.

Он не мог представить таких низких оценок: в Польше самой низкой оценкой была единица, а высокой – пять. После каждого теста он ждал, что кто-то получит пятерку, но пятерок никто не получал. Однако никто не выглядел удивленным или расстроенным. Они надевали сумки на плечо и шли на другой урок. Он пытался представить, что было бы, если б никто не получил «А» в Геттисберге. Сдадутся ли они или будут учиться усерднее?