Мне тут же захотелось возразить, что я не убийца, но я сдержался. Если я начну оправдываться, буду выглядеть виноватым. Возможно, лучше сразу взять шутливый тон.

— Вы меня поймали. Я убил доктора Неблина. Топором. Предварительно смазав его ядом.

— Очень остроумно, — без улыбки ответил Форман. — Но тебя никто не обвиняет в убийстве доктора Неблина.

— Большинство людей не пользуются ядами, — продолжал я, словно не слыша его, — так как считается, что здоровый топор — и без того эффективное средство. И они правы, но, по-моему, лишены чувства стиля.

Форман развел руками:

— Что ты делаешь?

— Признаюсь в преступлении. Вы ведь этого хотите?

— Доктор Неблин не был убит топором.

— Значит, я не зря смазал его ядом.

Форман смотрел на меня, словно пытался разглядеть что-то… или прислушивался к чему-то, что мог услышать он один.

— У тебя никогда не возникало желания убить кого-нибудь? — спросил он несколько секунд спустя.

— Если желание убить вдруг стало преступлением, вам придется арестовать бо́льшую часть жителей округа. Они, кстати, чуть не линчевали одного из подозреваемых.

— Я присутствовал при этом, — кивнул он, и в его глазах появилось странное выражение. — Люди в толпе думают и чувствуют иначе, буквально сходят с ума. Но твой случай иной, и я думаю, ты с этим согласишься.

— Я никого не убивал, — сказал я, стараясь говорить как можно небрежнее, будто я не оправдываюсь, а объясняю смысл анекдота. — В таком случае было бы глупо с моей стороны звонить в полицию.

Я еще не успел закончить фразу, как понял, что аргумент неважный, — серийные убийцы часто втягивались в расследование собственных преступлений. Эдмунд Кемпер, например, добровольно явился в участок и подружился с большинством копов, которые вели его дело. Я ждал, что Форман поймает меня на этом.

— Больше всего меня поражает то, что я не заметил этого раньше, — сказал он так, словно разговаривал с самим собой.

Он наморщил лоб и прикусил губу. Обычно это означает, что человек в недоумении.

— Я же профессионал, распознавать социопатов — моя работа. Как тебе удалось скрыть это от меня?

«Благодаря моим правилам, — подумал я. — Я не хочу быть убийцей, поэтому разработал систему правил, чтобы казаться нормальным».

Нормальным с виду. А внутри меня мистер Монстр только и ждет, когда я совершу ошибку. И похоже, ждет не только он, но и Форман.

— На самом деле я не социопат, — сказал я, прячась за определение. — У меня кондуктивное расстройство, а это не одно и то же. Люди моего возраста почти никогда не становятся убийцами.

— Почти, — отметил он.

— Я занимался с психотерапевтом, чтобы этого не случилось. Я придерживаюсь строгих правил и избегаю искушений. Я совершенно откровенно рассказал о моем участии в деле и посвятил вас во все, что мне известно. Я стараюсь быть хорошим парнем, так что не поворачивайте это против меня.

Форман некоторое время рассматривал мое лицо, гораздо дольше, чем я ожидал, потом схватил пачку листков для заметок и принялся что-то записывать.

— Спасибо за наводку по поводу куртки, — сказал он, оторвал бумажку от стопки и протянул мне.

На ней был телефонный номер.

— Если вспомнишь что-нибудь еще, можешь не приезжать, просто позвони.

Он выставлял меня за дверь, а я так ничего и не узнал о новом теле. Я хотел задать еще вопрос, но это было слишком опасно — он меня отпускал, ничего не спрашивая, а это означало, что я, возможно, убедил его в своей невиновности. Не следовало вызывать у него подозрений повышенным интересом к трупу.

Я взял бумажку, кивнул и вышел.

— Как ты мог?! — кричала мама, меряя шагами гостиную.

Я сидел на диване, желая оказаться сейчас в любом другом месте.

— После всех наших усилий, после всех правил, после психотерапии и того, что мы делаем, чтобы помочь тебе стать нормальным, агент Форман считает тебя подозреваемым.

— Формально психотерапия и послужила главной уликой.

— Главная улика — это ты, — сказала она, остановившись и строго посмотрев на меня. — Если бы ты не влез в эту историю, ФБР даже о существовании твоем не узнало бы.

— Я же пытался помочь, — возразил я, кажется уже в миллионный раз за последние пять месяцев. — Я что, должен был просто сидеть сложа руки?

— Да! — воскликнула она. — Ты же можешь просто сидеть… ты не обязан исправлять каждое зло, которое видишь. И не обязан посреди ночи выбегать на улицу, чтобы потом убийца гнался за тобой в дом.

Значит, вот в чем дело — она боялась, что я начну выслеживать еще одного убийцу и тот прикончит меня. Сколько ссор у нас возникало из-за этого? Я закатил глаза и отвернулся.

— Не игнорируй меня, — потребовала она и встала передо мной, глядя широко раскрытыми умоляющими глазами. — Я не прошу тебя отказывать людям в помощи, ты же знаешь, я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком. Я прошу тебя держаться подальше от определенных вещей. Ведь это даже входит в наши правила: «Когда ты думаешь об убийстве, подумай о чем-нибудь другом». О чем угодно. Но не выбегай из дому в самую гущу событий!

Лицо ее исказила гримаса.

— Я просто… не могу поверить, что ты сделал это!

— А я не могу поверить, что ты просишь меня спокойно смотреть, как убивают людей.

— Я не об этом! — закричала она. — Я говорю, что ты не должен напрашиваться на неприятности, — ты сам накликал на себя беду…

— Беда пришла к другим людям, и я хотел помочь. В ту ночь я вышел из дому, чтобы попытаться спасти от убийцы наших соседей.

— Это был очень храбрый поступок и очень глупый. Убийц не преследуют ровно по той же причине, по которой не лезут в горящий дом.

— Ты просто стоишь и слушаешь крики?

— Ты вызываешь полицию! Пожарных. «Скорую». Прибегаешь к помощи людей, которые знают, что делать.

— Но с монстром, мама, полиция не смогла бы…

— Джон…

— Ты сама все видела! — воскликнул я. — Видела своими глазами, так что прекрати притворяться, будто этого не было! Я остановил монстра, с клыками и когтями, а ты, вместо того чтобы относиться ко мне как к герою, считаешь меня психом!

— Мы говорим не об этом…

— Нет, об этом!

Я испытывал острую боль каждый раз, когда она это отрицала, мне словно кто-то нож в грудь вонзал. Я чувствовал, как дыра во мне расширяется, углубляется, чернеет, — становилось все труднее противиться потребности убивать, которую я так долго заглушал в себе.

— Я не могу делать вид, что он ненастоящий, как не мог тихо сидеть здесь, пока он убивал наших знакомых.