— Мне бы тоже хотелось знать, откуда он.

«И есть ли еще такие, как он».

— Я люблю разговаривать с людьми, люблю, когда они рассказывают о себе, — продолжала Брук. — У всех есть что рассказать, а когда садишься с кем-нибудь и начинаешь разговаривать по-настоящему, можно столько узнать!

— Да. Но это странно немного.

Я начал впадать в состояние, когда слова рождаются свободнее.

— Странно?

— Понимаешь… странно смотреть на людей и думать, что у них есть прошлое.

Как донести до нее мысль?

— Конечно, каждый где-то жил прежде, но… — Я указал на прохожего, мимо которого мы проезжали. — Посмотри. Вот какой-то человек, мы увидели его один раз, а потом он исчез.

— Это Джейк Саймонс. Он работает с отцом на лесопилке.

— Я ровно об этом же. Для нас он как… декорация на заднем плане наших жизней, но для него самого он — главный герой. У него есть жизнь, работа, целая история. Он реален. А мы для него — декорация на заднем плане. А вот этот человек, — я кивнул на другого прохожего, — вообще не смотрит в нашу сторону. Может, не замечает. Мы находимся в центре своих вселенных, а для него даже не существуем.

— Это Брайс Паркер из библиотеки.

— Ты что, всех в Клейтоне знаешь? — удивился я. — Или я привожу неудачные примеры?

Брук рассмеялась:

— Я хожу в библиотеку раз в неделю, как я могу его не знать?

— Ну а как насчет вот этого?

Я высмотрел мужчину футах в ста впереди — он косил траву на газоне.

— Нет, не знаю, — ответила Брук, внимательно разглядывая его.

Мы проехали мимо, и он в последнюю секунду повернулся так, что мы четко увидели его лицо. Брук громко рассмеялась.

— Нет-нет, знаю: он работает в магазине металлоизделий Грауммана… как же его?.. Ланс!

— А фамилия?

— Граумман, наверное. Это семейный бизнес.

— О металлоизделиях тебе известно гораздо больше, чем я мог представить, — признал я.

Брук опять рассмеялась:

— Мы прошлым летом делали ремонт ванной комнаты наверху и с первого раза не купили, кажется, ничего подходящего по размеру. Я уже не помню, сколько раз заезжала в магазин.

— Тогда понятно.

Было так необычно просто разговаривать с ней. Я так долго жил фантазиями о Брук и запрещал себе с ней общаться, что теперь простой треп ни о чем казался невероятно душевным. Душевным и одновременно пустым. Почему эта бессодержательная болтовня воспринималась мной как нечто очень важное?

Я свернул на дорогу, ведущую из города к озеру, и передо мной оказались еще две машины с ребятами из школы. Я разглядывал их затылки, надеясь узнать кого-нибудь и продемонстрировать Брук, что у меня тоже есть знакомые. Но я никак не мог вспомнить имена, хотя явно видел этих ребят прежде. Они были немного старше нас, так что я с ними почти не общался.

— Эй, — сказала Брук, — это же Джесси Бизли! Но с ней не ее бойфренд, интересно, что случилось?

Солнце все еще стояло высоко, и я опустил эту штуковину над лобовым стеклом, чтобы оно не било в глаза.

— Ты всех в городе знаешь, — вздохнул я, — а я не знаю даже, как называется эта фигня.

— Ты говоришь… — Брук наморщила лоб. — О той фигне, которая защищает от солнца? — Она рассмеялась. — Как она называется? Это… шторка. Козырек. Очень маленькая маркиза.

— Плоский зонтик.

— К ней можно пришить кружева и назвать ее «зонтик от солнца», — сказала Брук. — Это было бы так изысканно.

Я покосился на нее и увидел, что она ухмыляется. Я неплохо читаю мысли других людей, что обычно не свойственно социопатам, но сарказм чувствую с трудом.

Взглянув на Брук, я мысленно вернулся к словам ее отца — он доверил мне свою дочь. Он назвал меня героем — меня, чокнутого социопата, который одержим смертью, работает в морге и все сочинения пишет про серийных убийц. Героем. Во мне зашевелились воспоминания — я настолько сосредоточился на способах убийства демона и психологических последствиях своего поступка, что почти забыл, для чего это было нужно. Я сконцентрировался на том, как «убить плохого парня», и «спасение хороших» отошло на второй план.

Но никто не знал, что я убил демона. Даже мама изо всех сил пыталась забыть то немногое, что понимала из случившегося. Мистеру Уотсону известно только, что той ночью я находился на улице, перетащил тело доктора Неблина и вызвал полицию. Было ли этого достаточно?

— Интересно, какая будет еда? — сказала Брук.

Оказывается, с тех пор, как я погрузился в размышления, в машине повисло неловкое молчание.

— Наверное, хот-доги. Не знаю, что еще можно есть у костра.

«Черт! И что же я буду делать?»

Я как-то не подумал, что еда, вероятно, будет мясная.

«Ну, промямли хоть что-нибудь», — приказал я себе.

— Может, будут сморы[8].

Мне больше ничего не пришло в голову.

— Самая еда для костра. А еще белки, которые начисто лишились чувства направления и самосохранения.

Брук снова рассмеялась:

— Чтобы белка забрела в костер, это должна быть совсем растерянная белка.

— Или замерзшая.

— Можно развести костер над сусликовой норкой, — предложила Брук. — И тогда они будут выпрыгивать оттуда уже поджаренными, как из торгового автомата.

«Ух ты! Неужели она так пошутила?»

— Извини. Дурацкая шутка.

Глядя, как она говорит, я увидел ее в новом свете. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Неужели она считает меня героем?

Неужели она считает меня хорошим парнем?

Мы съехали с дороги в конце длинной колонны машин — впереди, на берегу озера, виднелось поле, где хватило бы мест припарковаться большой компании, но костер всегда привлекал целые толпы, и стоящие машины растянулись чуть ли не на полмили. Мы пошли в центр гулянья, и я разглядывал по дороге людей, других учеников, которых знал много лет, словно видел их в первый раз. Неужели этот считал меня героем? А тот? Я впервые в жизни решил, что люди могут думать обо мне что-то хорошее, и не понимал толком, как к этому относиться.

Но мне нравилось.

— Замечательный запах, — сказала Брук.

Она шла рядом, засунув руки в карманы куртки.

— Холодный ветерок с озера вперемешку с дымком костра и зеленым от деревьев.