— признался де ля Рюйен. — Но его выдал товарищ. Мне удалось так устроить все здесь, чтобы за каждым был пригляд. Пытался подкупить какой-то неизвестный человек, по виду дворянин, но одет как отставной солдат. Вот подробное описание… — он протянул мне лист бумаги. Но это не все. Вывезти заключенного предполагалось в телеге привозящей продукты, а потом телега должна была оставить маркиза неподалеку от Люксембургского дворца…

По описанию этого человека у меня возникли смутные подозрения, что я знаком с ним или мне кто-то о нем говорил.

Скупо похвалив прево, я дал слово Тутену.

— Мои люди видели, как напавшие на тюремный конвой выехали из Парижа… — прогудел полицейский. — Но вот закавыка, выехали не все. Два человека по пути от него отделились. Сошли с лошадей возле заведения тетушки Флоринды, бросили лошадей и ушли пешком, куда-то в сторону Люксембургского дворца. Проследить за ними не удалось, но вот лошадок узнали!!! — он довольно осклабился. — Точнее, одну из лошадей. Ее видели раньше на въезде в город, опознали по характерным пятнам на крупе. И прибыл на ней…

Тутен слово в слово отбарабанил описание неизвестного, представленного мне прево.

— И это еще не все! — под завистливые взгляды чиновника пробасил полицейский. — Было приказано мальчишке отвести лошадок… — он талантливо изобразил театральную паузу. — Тоже к Люксембургскому дворцу! Но не в сам дворец…

После его доклада я точно как гончая почувствовал отчетливый след.

Чертова халупа принадлежит…

Правильно, Марии Медичи, мамаше покойного короля! Вот где собака порылась. По Сен-Мару тоже все сходится, основная группа заговорщиков погнала из Парижа, уводя за собой преследователей, а сам маркиз остался и теперь спокойно чешет задницу на пуховой перине во дворце. А этот чернявый, который все организовал… черт, может, де Брас, когда вернется, что-то о нем расскажет?..

Подробно опросив чиновников, я уже собрался приступить к допросу пленных, как прево выпросил еще минуточку для аудиенции.

— Ваше преосвященство… — он смущенно покраснел. — К вам трудно пробиться, а по Парижу опять начали распространяться гнусные памфлеты против его высокопреосвященства. Надо что-то делать.

— Угу… — поддержал его Тутен.

— Какие памфлеты? Смелее.

Прево зачем-то присел, развел руки и противным тенором напел:

— Кардинал ел бульон с госпожой д’Эгийон.

Он поел на экю, погулял на мильон…

Полицейский продолжил басом:

— Что хранит медальон госпожи д’Эгийон?

В нем не то кардинал, а не то скорпион…

Я невольно поморщился, это камень в огород Ришелье, причем довольно увесистый камень. Мари-Мадлен д’Эгийон, после замужества ставшая маркизой де Комбале, приходится родной племянницей кардинала. После смерти мужа она переехала к Ришелье и пользуется его благорасположением. Какая кому разница, с кем сожительствует кардинал? Ему-то жить осталось всего ничего. Маркиза в высшей степени достойная женщина: умна, добра, содержит больницы для бедняков. Если бы все великосветские проститутки были бы как она. Твою же мать, только пасти позакрывали, опять новые юмористы выискались.

— Знаете, кто источник?

— Ага, ваше преосвященство, — синхронно ответили чиновники. — Актеришки одного уличного театра. Понятное дело, им платят, но через третьи руки. Что делаем?

— Взять, выяснить, кто платит, потом поломать ноги, а самих актеров поместить в Приют Отель-Дьё, тот самый отель, в пользу которого жалует средства госпожа д’Эгийон. И каждый день им об этом напоминать. По исполнению доложить. Все? Тогда пойдем уже пытать этих мерзавцев…

Скажу сразу, пытать не понадобилось, хотя для острастки и для пущей сговорчивости палач слегка постарался.

Три тысячи еретичных капуцинов, не люблю я занимать таким, но… если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам. Присутствовать приходится. Не я первый, не я последний. Ришелье вот тоже в Бастилию как к себе домой ходил.

— Нет, нет, не-е-еет, не ломайте мне ноги… — дикий вопль пронесся по коридору. — Аа-ааа…

Зажатый на столе палача заговорщик сильно вздрогнул, по его грязному лицу пробежали крупные капли пота.

— Его преосвященство милостив, однако, очень не любит, когда его обманывают… — противным менторским тоном рассказывал Арамис, прохаживаясь по кабинету. — А ваш товарищ попытался его обмануть. Но в честь обещания его преосвященства, его не убьют, а просто искалечат. Теперь очередь за вами. Если вы все без утайки расскажите, вас не будут пытать, мало того, возможно, даже наградят и устроят на работу…

Черт, этот мерзкий тон вызывает у меня желание перерезать сопляку глотку. В отличие от меня, Анри Д’Арамиц просто обожает допрашивать заключенных, в такие моменты он превращался в жуткого мерзавца и ментора, но, надо отдать должное, всегда исполнял и исполняет свою роль просто замечательно. Тем или иным способом он раскалывает всех. Ну, что тут сделаешь, у каждого свои слабости, вон д’Артаньян пироманьяк и ничего. В реальности персонажи папаши Дюма отказались совершенно другими. Ну и ладно.

— Мы вас слушаем, — Арамис состроил внимательную физиономию.

— Я все скажу, все… — тяжело задышал пленный. — Вы останетесь довольны, обещаю! Все до остатка! Задавайте вопросы, задавайте…

Палач с уважением посмотрел на Арамиса, я улыбнулся. Гений допроса, я же говорил.

— Меня зовут Жак Бибю, я из Прованса, бастард, но отец так и не признал меня, воевал, участвовал во Фландрской кампании, потом долго ходил в наемниках, но последнее время торчал в Париже, ждал хорошего найма…

Я привычно пропустил мимо ушей вступление и включил внимание, когда Жак подошел к главному.

— Высокий, слегка сутулый, но плечи широкие! — докладывал заключенный. — Одет как наемный солдат, но чувствется, что привык к роскоши. Глаза… мертвые, такой зарежет и не моргнет. Похож… что-то цыганское в нем есть, чернявый и смугловатый, хотя седина в волосах мелькает. Что еще… лоб высокий, подбородок волевой, говорю же, привык приказывать. В таверне меня нашел, видимо кабатчик посоветовал, папаша Жозеф наш сборщик, а я ему уже своих парней предоставил. Сказал, если справимся, получим по тысяче экю, деньги показал…

И опять описание сошлось с описаниями прево и начальника полиции.

— Как его звали?

— Никак, никак, он сказал, чтобы обращались к нему просто господин. Вспомнил!!! Вспомнил, я слышал, как он сказал себе под нос, когда уезжал! Теперь наведаемся в логово старой мамаши!!! Так он сказал…

И опять у меня все сошлось. Старая мамаша? Мария Медичи. Ее логово — Люксембургский дворец. Неужели эта старая карга организовала убийство своего собственного сына-короля? Хотя нет, это слишком — возможно, искалечить, просто отстранить от власти, но не убить. А