Девушкам такая отповедь явно не понравилась, но переспрашивать никто не стал. Да и времени не оставалось. Пришли.

— Вы, это, не обращайте на меня внимания… целуйтесь, — Телегин ловко стащил с ног девушки мешок и стал нащупывать веревку.

— Ой! — почувствовав чужие руки на своих лодыжках, Баська опомнилась и задергалась в объятиях Малышева… — Отпусти меня! Ты…

Что именно девушка хотела прибавить осталось ее тайной, поскольку Андрей немедленно разжал руки, а оказавшись на земле, Баська поняла, что полностью свободна.

— Спасибо.

— Не булькает… — привычно проворчал старшина. — Командир, что дальше?

— Дальше?.. — Малышев посмотрел на Телегина, на польку, вытер влажные губы и смущенно кашлянул.

— Сопровождаем, уходим, остаемся… — перечислил возможные действия старшина, видя что Андрей испытывает временные затруднения с мыслительным процессом. Как после легкой контузии.

— Остаемся?.. — Малышев помотал головой, отгоняя наваждение. — Нас же не приглашали. А нежданный гость, сам знаешь — хуже татарина. Ты, вот что, старшина — объясни девушке, что нам хлеб нужен. И проводник. Но, пусть не волнуется, место дислокации отряда выдавать не придется. За ней мы не пойдем. Здесь ждать будем. До рассвета. Захочет их командир нам помочь, пусть сюда приходит. Нет — поймем. У каждого свое задание… А хлеб возьмем сразу. Который рассыпан. Тут как раз по ковриге на брата. Хватит… Это переводить не надо…

— Понятно, — кивнул Кузьмич и довольно бойко «запшекал» на польском. Наверно, с жутким акцентом, но в данном случае это было только на руку. Человеку, говорящему, как коренной поляк, доверия было бы значительно меньше. Гестапо и не на такие провокации способно. Научили за шесть лет оккупации…

— Хорошо, — девушка сразу сообразила, что от нее хотят. — Только поступим иначе. Я телегу здесь оставлю. Без нее быстрее обернусь. Ну, а если не успеем до рассвета — не стесняйтесь, берите хлеба сколько захотите. У нас в отряде с едой нет проблем. Это про запас… На всякий случай. Отец говорит: запас карман не тянет…

— Умный человек, — согласился старшина. — Если не судьба нам свидится, передай ему привет от Михаила Кузьмича Телегина.

— Хорошо… — девушка повернулась к Малышеву. — Побегу я… До рассвета не так и долго осталось. Хоть и не лето уже, а светает еще рано…

— Давай, дочка. Поспеши. Проводник нам не помешает… С ним мы вернее фрицам праздник испортим.

Баська еще раз кивнула, крутнулась на месте и убежала. Прямиком по дороге…

— Малая, а хитрая… — одобрил Кузьмич. — Думаешь, она телегу оставила, чтоб быстрее в отряд попасть? Ага, так я и поверил. Боялась, что мы по скрипу пройдем за ней прямиком в лагерь.

— Без разницы… — Малышев взял с телеги хлебину, отломил кусок, понюхал. — Идите все сюда… Отдыхаем… Разбирайте хлеб. По две ковриги. Наглеть не будем. Ефрейтор Семеняк — в дозор.

— Есть. Только, знаешь, командир… кажется мне, что поспать нам не удастся.

— Почему?

— Рядом где-то отряд. Даже в мирное время отец не отпустил бы дочь далеко одну, а уж теперь-то… И уснуть не успеем, как хозяева объявятся. Мне даже странно, что Мельника нам резать пришлось, а не партизанам.

* * *

На этот раз Степаныч чуток ошибся. Успели. И уснуть, и даже немного поспать. А если бы в дозоре стоял не Телегин, так и вовсе проспали бы. Уж на что таежный охотник-промысловик чуткий, а и он скорее почувствовал присутствие чужого, чем заметил его приближение.

Кузьмич не стал окликать неизвестного, а только затвор передернул. Ночью в лесу каждый звук слышен. А понимающему человеку такого намека достаточно.

— Pochwaleny* (*здесь — Слава Иисусу…)

Незнакомец отозвался немедленно и даже ближе.

— И тебе здравствовать.

— Ne strzelaj. Swoi…* (* Не стреляй. Свои…)

— Свои ночью дома сидят, а не по кустам шарятся…

Разговор шел на двух языках сразу, но тем не менее, оба собеседника прекрасно друг друга понимали.

— Пришел раньше времени, не хотел будить. Знаю, что солдатская доля тогда спать, когда разрешат, а не когда хочется.

— После войны отоспимся.

— Это, да. Главное — чтоб еще на этом свете… — тише прежнего ответил незнакомец. А потом спросил: — Ты, до войны, наверное охотником был?

— Почему спрашиваешь.

— До сегодняшнего дня меня никто не мог услышать раньше, чем я сам захотел.

— Так и я не услышал. Учуял…

— Збышек — меня зовут. Учуял?

— Михаил. А что тут удивительного? — Телегин развеселился. — Ты когда в последний раз в бане был? На Пасху?.. Или еще на Рождество?

Поляк засмеялся.

— Уел…

— Старшина, ты что с лесными духами переговоры завел? — Малышев проснулся, но не вставал. Продолжал лежать, наслаждаясь той непередаваемой негой, что возникает на стыке последних мгновений сна и первых минут пробуждения. Когда можешь себе ее позволить.

— Никак нет, товарищ капитан. Гости к нам пожаловали.

— А чего не будишь?

— Так они и сами не торопятся.

— Они, может, и нет… — Андрей рывком сел. — Зато у нас лишнего времени не предусмотрено. Давай, зови.

— Сами слышат. Збышек, у того граба сидит. А второй… — старшина повел стволом левее… — вон там залег.

— Пан инженер, можете больше не прятаться, — позвал товарища Збышек. Встал, забросил ружье за спину.

Там, куда указывал Телегин, тоже послышалось шевеление, а потом и человеческий силуэт показался. Збышек тем временем приблизился к месту отдыха диверсантов. Двигался он, как по льду скользил. Чисто привидение.

— Хорошим ты, наверное, охотником был, Михал? — поляк подошел ближе.

Невысокий. Худощавый. Лица не разглядеть, но судя по голосу, скорее пожилой. Теперь он говорил уже по-русски. С характерным южным говором.

— Начальство не жаловалось. Каждый квартал премии за перевыполнение плана имел. А что?

— Ничего. Любопытно. А польский откуда знаешь?

— Да, наверно, оттуда откуда ты русский. Живу долго…

— Мне не удивительно. Я родился, когда земли Польши еще в состав Российской Империи входили.

— А у меня из ваших ссыльных учитель был.

— В Сибири?

— Да.

— А не Стахом Ковальским, случайно учителя звали?

— Нет… — Кузьмич мотнул головой. — Фамилии не знаю. Он никогда не говорил, а я и не спрашивал… А имя помню. Отец называл его пан Тадеуш, а мне учитель велел звать себя Томеком. Знакомый?

— Может и знакомый… — пожал плечами поляк. — В те годы люди часто меняли и имена, и фамилии. Чтоб родных и близких не подставлять… — слегка поклонился Малышеву. — Мое почтение, пан капитан.