Можно сказать, что подружился сШоном. Перерывы между занятиями мычасто проводили вместе. Даядаже стал кнему вкомнату вобщежитии заходить повечерам, когда выдавалось свободное время. Пару недель назад парень рассказал мне свою занимательную историю. Будучи третьим сыном всемье деЛипшек, онникогда инедумал опоступлении вморскую Академию. Для этого есть второй сын. Нобрат Шона поуши втрескался вакробатку избродячего цирка исбежал вместе сосвоей избранницей иеёцирком. Парень всю жизнь готовил тело ксуровой морской жизни, итеперь напотеху публике подбрасывает ввоздух свою акробатку иловит наодну руку. Творческая профессия, якорь ему вспину. Вот ипришлось скромняшке Шону примерить насебя красный камзол курсанта. Витоге второй итретий сын семьи деЛипшек, посути, поменялись местами.

Сдругими одногруппниками ятоже общался, главным образом поучёбе. Меня тоидело просили что-нибудь объяснить визучаемом материале. Слава лучшего ученика курса буквально спервых дней стала моей спутницей. Конечно, это нравилось далеко невсем. Нокак-то плевать мне нато, что икому ненравится.

—Фух… Наконец-то унас начнутся занятия попрактической артефакторике!— восторженно произнесла Марселла дель Ромберг, отрывая руками ножку жареной курицы.

—Вытак ждёте начала этого предмета?— осторожно поинтересовался Шон, ковыряясь ложкой втарелке сборщом.

Марселла посмотрела нанего, как надитё малое.

—Конечно, курсант деЛипшек! Это жепрактическое применение полученных знаний! Но, что важнее, это жепрофессор Рассел! Сам Кевин Рассел, некогда ходивший посумеречным водам под началом моего отца!

—Это… это круто, яполагаю?— неуверенно спросил Шон.

Марселла опалила его взглядом, ипарень тут жесклонил голову:

—Простите.

—Неизвиняйся!— яхлопнул его поплечу, отчего ложка вылетела унего изпальцев иплюхнулась втарелку ссупом.— Никто необязан перед чем-либо или кем-либо преклоняться. Аграницы «крутости» каждый человек волен определять для себя самостоятельно.

Наэтот раз свой пылающий взор дель Ромберг направила наменя.

Ну, аячто? Сижу, емрагу изчайки— наслаждаюсь «простецкой» едой. НемыкМарселле застол подсели. Она сюда сама плюхнулась. Вот пусть итерпит нас.

—Говоря вашими словами, курсант деЛипшек,— проговорила девушка после нескольких секунд тяжёлого молчания,— любой, кто ходил под парусами моего отца, крут. Аужтем более один изстарших офицеров. Нам очень повезло, что господин Рассел стал преподавателем вАкадемии, где мыучимся. Нужно гордиться этим ипринимать счестью. Курсанты других Академий немогут похвастаться тем, что ихнапостоянной основе обучает кто-то сЛудестии!

—Да… Наверное…— неуверенно проговорил Шон исмущённо улыбнулся.— Если так думаете вы, леди дель Ромберг, значит так оно иесть.

—Янеледи!— перебила его девушка.— Покрайней мере, здесь. Здесь якурсант!

—Ифанатка всего, что связано сЛудестией,— хмыкнул я.— Которая любит выпячивать свою кровную связь скапитаном Джонсоном.

—Что?— процедила Марселла, медленно поворачиваясь вмою сторону.— Вас что-то неустраивает, курсант Лаграндж? Или высчитаете, что подвиг Лудестии иеёкапитана недостоин памяти?

—Отчего же, достоин,— пожал яплечами.— И…

—Или выдумаете, ядолжна забыть своего отца?— перебила меня Марселла.— Счего бы? Дакак вывообще смеете подобное говорить? Я… Вы…

Вскочив наноги, она развернулась ипотопала прочь.

Носпустя пять шагов вновь развернулась, вернулась кнашему столу, забрала поднос спосудой иостатками еды, ипонесла его всторону мойки.

—Зря тытак, Тео,— осуждающе проговорил Шон.— Леди дель Ромберг невыпячивает своё родство. Выпячивают что-то, чтобы получить какую-нибудь выгоду. Она ниразу некичилась тем, что является единственной дочерью инаследницей дель Ромбергов. Это для неё неважно. Она любит море, хочет повторить подвиг отца иочень гордится своим отцом. Хоть никогда его инезнала.

Взгляд Шона был непривычно серьёзен, онбудто быпытался прожечь мне черепную коробку ивыгравировать намоём мозге свои слова.

—Тысегодня наудивление многословен,— усмехнулся я,— ирешителен.

—Эм…— смутился Шон, отводя глаза.— Просто…

—Имне это нравится,— перебил я.— Как итвои мысли. Нонельзя жить прошлым, Шон. Если она будет боготворить каких-то стариков или давно умершую легенду, она несможет жить настоящим итворить будущее. Если великолепие капитана Джонсона продолжит слепить глаза нашей малютке, она несможет разглядеть собственный путь. Несможет сама стать новой легендой ипопасть вВосьмое море.

—Эм… эм…

—Доедай давай быстрее. Насамом деле мне тоже нетерпится взглянуть напрофессора Кевина Рассела.

* * *

Кевин постарел. Уже иочки нацепил, полысел иобзавёлся небольшим животиком. Когда мой старый друг зашёл вкабинет, яневольно замер, чувствуя, как заныло сердце. Сколько прошло времени, стех пор как яумер? Восемнадцать лет… Это ведь много? Что сейчас стеми, кто был мне дорог иблизок? Сколько людей изних сейчас живы?

Время безжалостно.

Правда, глядя нато, как бодро иувлечённо Кевин рисует надоске схему сердечника простенького энергощита, янемного расслабился. Онтот ещё живчик, наслаждается своей работой. Уверен, проживёт ещё немало счастливых годков.

Аучитывая, что Кевин старше Бари надесять лет, мой заклятый «друг»… моя Цель сейчас, должно быть, помирать несобирается.

Эх, лишь быБари был полон сил, когда яприду заего головой…

—Поразительно, профессор! Выпредлагаете использовать панцирь трёххвостого броненосца втёртом виде вместо того, чтобы использовать куски иобломки. Ячитала, что ваш метод более сложен, ноонвызвал революцию вартефакторике! Недаром выбыли старшим плотником-артефактором налегендарной Лудестии!— восторженно выдала Марселла, когда Кевин закончил вводную часть лекции испросил, есть ливопросы.

Мой старый друг грустно улыбнулся ипоправил очки.

—Насамом деле этот метод придумал капитан Джонсон,— проговорил он.— Именно оноткрыл способ преобразования впыль самых твёрдых материалов. Наш капитан…— Кевин тяжело вздохнул.— Онбыл нетолько величайшим мореходом, ноивеличайшим артефактором! Яуверен насто процентов, если быкапитан Джонсон неумер так рано, микроартефакторика уже успела бысформироваться вполноценное направление науки. Анеоставалась недостижимой сказкой.

—Микроартефакторика невозможна?— удивлённо переспросила дель Ромберг.— Новедь артефакты становятся все менее именее громоздкими, и…

—Иэто так, курсант дель Ромберг,— перебил еёпрофессор.— Нобудь укапитана Джонсона хотя быещё лет двенадцать… Может быть, это,— указал оннанарисованный вполный размер сердечник щита, занявший всю доску,— влезло бывсумку.

—Аможет, ивкарман,— усмехнулся я.

Одногруппники недоумённо уставились вмою сторону. Кевин жепосмотрел наменя слюбопытством, азатем весело усмехнулся: