—Дура, оннатретьем этаже! Будь обычным, тыбыничего неувидела. О, глядь, Кэти идёт. Разыграем эту чистоплюйку?

—Кэти, Кэти, подь сюда! Покажем что-то.

—Эм? Что увас тут, девочки?

—Смотри туда… подними голову. Вон там…

—А? А-А-А-А-А!!! УЖАС!!! КОШМАР!!!

—А-ха-ха-ха!!!— вунисон заржали две курсантки.

Одна изних хлопнула Кэти поспине:

—Чего тыорёшь? Это жхер, аненакер!

Вторая заржала ещё громче.

Глядя наних сверху, ятоже улыбнулся инеудержался оттолики нравоучений:

—При виде накера курсанту Морской Академии тоже верещать неклицу. Доброго утра, дамы! Ихорошего дня!

Развернувшись, язашагал вглубь комнаты. Нужно собираться научебу.

—Кэти, тыочень странно закрываешь глаза,— услышал янапоследок.— Сквозь пальцы все видно.

—Даладно тебе, когда ейещё удастся посмотреть натакой зад.

Мастерская вдоме Александра Лагранджа находилась рядом сбиблиотекой идаже имела сней смежную дверь, чтобы при работе всегда можно было быстро взять нужную книгу.

—Проклятье, опять неполучается,— поморщился я, наблюдая, как догорает пластина.

Контур-то язамкнул, давот мощь скрыть неудалось…

Мне нехватает знаний! Или умений… Слишком тонкая работа! Явроде быпонимаю, как добиться результата, носделать немогу. Это примерно тожесамое, как ходить без ног вмире, где ещё неизобрели даже примитивного протеза.

Ачертежей протеза или женамёков наних нигде ненайти! Нивбиблиотеке Академии, нивличной библиотеке собирателя всяких редкостей Александра Лагранджа.

—Сколько тыуже так мучаешься?— раздался заспиной надменный голос Эндрю Дэвиса.

—Полтора месяца,— необорачиваясь, ответил я, продолжая пялиться насгоревшую деталь.

—Полтора месяца…— повторил он.— Ивторые выходные, как тебе разрешили покидать стены Академии. Априбежав домой, тытут жезапираешься здесь, вмастерской. Аведь господин Лаграндж хочет проводить время сосвоим сыном!

—Нуже, нуже, Эндрю, ненагнетай,— примирительным тоном проговорил сам Александр Лаграндж.

Только сейчас, обернувшись, ясудивлением обнаружил, что приёмный отец тоже находится вмастерской. Ятак увлёкся своими исследованиями, что незаметил его. Ладно, наш черноволосый бука— онинапрошлой неделе нераз заходил, чтобы отвесить едкий комментарий, даисегодня уже успел почтить меня своим мизантропическим присутствием. Авот Лаграндж старался лишний раз меня неотвлекать.

—Что-то случилось, отец?— проигнорировав Эндрю, спросил я.

—Ну… хотел быустроить семейный ужин,— улыбнулся он. Итут жедобавил:— Ноесли тыпланируешь заниматься допоздна, томожно изавтрак… завтра, если обещаешь быть.

—Энет,— мотнул яголовой,— никаких деловых завтраков. Нелюблю яих.

«Снекоторых пор»,— мысленно закончил я.И, прежде чем Лаграндж успел что-то сказать, яснисходительно улыбнулся ипродолжил:

—Если тынезанят, давай сейчас. Пообедаем вместе. Вечером ядоговорился погулять сдрузьями. Ярассказывал тебе про Шона. Захорошую учёбу ему сегодня впервые разрешили взять увольнительную.

—Общаешься совсякими ненормальными,— фыркнул Эндрю.— Что забескультурье— публично избить однокурсника! Хотя чего ещё ждать отэтих диких морских офицеров!

—Эндрю, ядизтебя так плещет!— перебил его Лаграндж.— Довольно. Лучше попроси подать нам обед натроих.

Бросив нанас недовольный взгляд, Эндрю развернулся и, громко цокая каблуками, вышел измастерской.

—Яхочу сейчас ещё кое-что попробовать, азатем переоденусь испущусь встоловую,— явыразительно посмотрел нарабочий стол, заставленный ингредиентами.

—Понял-понял, сынок,— поднял обе руки отец, будто пасуя передо мной.— Ухожу, немешаю, жду.

Благодарно кивнув, явернулся кэкспериментам.

И, увы, потратил чуть больше времени, чем планировал.

Спохватившись, ябросился приводить себя впорядок— некоторые ингредиенты после воздействия приобретали весьма специфический запах.

Ивот, стоя вцентре своей комнаты после душа ивытирая голову полотенцем, яразмышлял, что вежливость требует извиниться перед Лагранджем иЭндрю заопоздание.

Как раз вэтот момент распахнулась дверь ивмою комнату ворвался Эндрю.

Ясмерил его взглядом испросил ровным тоном:

—Знаешь, вспоминая нашу стобой первую встречу, хочу спросить— почему тытак жаждешь увидеть меня без одежды? Янеосуждаю ничьи интересы, нохочу предупредить, что сам такое неподдерживаю. Забудешься, могу ивзубы дать. Кулаком или ногой— атокак-то двусмысленно прозвучало.

—Иди тынакерам вбрюхо!— раздражённо бросил Эндрю.— Если быты, самовлюблённый эксгибиционист, нерасхаживал постоянно сголым задом, таких ситуаций быневозникало. Ивообще, яктебе поделу. Меня прислал господин Лаграндж. Просил предупредить, что обедать снами будет одна внезапная гостья.

—О? Икто же?

—Хотел тебе сказать, дапередумал,— скривился он.— Вследующий раз дважды подумаешь, прежде чем мне угрожать. Короче, будь готов иведи себя прилично. Незаставляй господина Лагранджа краснеть из-за тебя! Инезаставляй себя долго ждать! Япередам, что тыуже одеваешься, так что иди сразу встоловую!

Презрительно скривившись, Эндрю развернулся ихлопнул дверью.

Обиделся, что ли?

Данет, бред какой-то. Яжнеобижаюсь наего фырканье.

Ивообще… что это за«самовлюблённый эксгибиционист»? Япросто знаю себе цену. Илюблю проветрить кулеврину, чтобы порох незастаивался. Тоже мне, ворчливый умник…

Через семь минут яподошёл кдвустворчатым дверям, которые передо мной учтиво распахнул старик Григорий.

—Так вот, тыкакой, когда бодрствуешь,— грудной женский голос, казалось, обволакивал всю столовую.

Скрипнули ножки стула, шаркнув пополу, женщина встала. Следом тожесамое сделали иЭндрю сЛагранджем.

Ясинтересом стал рассматривать гостью.

Она изменилась. Восемнадцать лет назад многие находили еёкрасоткой. Уже тогда еёкрасоту нельзя была назвать невинной, ноидозрелой втевремена она ещё недоросла.

Сейчас жеМэри Кэролайн выглядела весьма сочной— набрала сдесяток килограммов, ночудесным образом именно натех участках тела, где эта прибавка шла лишь напользу.

Хороша чертовка— тёмные длинные локоны спускались наплечи иполную округлую грудь, стянутую лифом летнего голубого платья, карие глаза смотрели наменя плотоядным взглядом охотящейся кошки, авздёрнутый носик ипухлые губы… Ещё впрошлом один капитан воспел ихпесней. Исполнил еёлично перед Мэри Кэролайн, но… Капитан тот ничем особо невыделялся, ходил вморе намелком торговце ибыл недостоин войти влегендарную коллекцию капитанов леди дель Ромберг. Витоге Мэри Кэролайн «слила» текст той песни общественности ипотешалась над несчастным романтиком вкомпании других ухажёров.