что в данном случае преследуются две цели: вызвать слезы у похоронного кортежа, а то как-то неприлично. И запудрить мозги Богу, чтобы он был не слишком жесток к этой сволочи. Возможно, думаю я, поэтому о покойном либо хорошо, либо ничего.

Ну, я понимаю, плачут с горя – слезами излить боль утраты. А вот чего плакать от радости, от умиления, от счастья? Дочь выходит замуж за любимого человека, серьезного, красивого… Смейся, кричи от счастья, пой песню, пой – ан нет. Тот же краешек платка вытирает слезу в уголке глаза. Как будто знают, что за этой краткой поэзией жизни наступит ее горькая проза. Или вдруг где-то там кто-то подумал, что-то уж больно они радуются, а вот я им эту прозу жизни и сооружу. Вот и плачут. Чтобы не сглазить. Ребята, не надо, таким образом можно беду накликать. Может быть.

Вот не знаю, пользуют ли в тех западных мирах обливание слезами от вымысла? Не знаю. А вот у нас плакать над вымыслом очень даже принято. На каждого обливающегося над вымыслом Пушкина приходятся сонмы плачущих Татьян, Наталий, Ольг… Вот одна близкая мне Ольга, с которой я живу много лет, плачет как от поцелуя в диафрагму, когда наши побеждают, когда по экрану плывут цветущие вишни. И когда в кино Левитан говорит «От Советского информбюро». И я думаю, что она не одна такая, что в России много таких женщин. Правда, после этих благодатных слез ваша женщина может заставить вас вынести мусор или завтра на рынке купить перцы. А то в прошлый раз фарш купил, а перцы забыл… Но скорее всего, в этот момент у женщины наступает сатори. Просветление. И она уже готова подождать с выносом мусора до завтра, да и с перцами как-нибудь. А сейчас… сейчас… сейчас… сейчас… а все остальное потом… потом… потом.

Слезы помогают нашим женщинам перемогнуться с болью, стишить печаль, справиться со счастьем. Посредством слез сопережиться с нашим не таким уж радостным, но до какой-то степени счастливым бытием.

Так что плачьте, мои хорошие…

Так что мусорное ведро и перцы подождут да завтра. Потом… потом… потом… А сейчас… сейчас… сейчас…

Все высокое общество слегка поприумолкло, выслушав эту апологию от Михаила Федоровича, который не мог остаться в стороне от сути и смысла путешествия.

– И я думаю, – почесал подбородок Аглай Трофимыч, как будто в подбородке у него содержался источник всякой мысли, в отличие от русских, у которых источник мысли находится в затылке, в крайнем случае во лбу, если по нему хлопнуть ладонью, типа «эврика», – действительно, в этом что-то есть…

Высокоумное от Аглая Трофимыча

И если с плача ребенка начинается жизнь человека и в этом смысл и соль человеческой жизни, то соль земли Русской – в плаче Прароссии, в муках выплевывающей Россию, которая сначала плачет, а потом все прочее… А? Но не по залету. Нет, все должно сойтись. Прародина должна быть готова к зачатию Родины. Разные человеки, разные племена должны почувствовать душевную тягу друг к другу, нужность друг друга… Ну, и звезды должны сойтись… Вот когда я служил у княгини Ольги перед убиением князя Игоря, Полярная звезда сошлась с Южным крестом. И вскорости княгиня Ольга отправила к древлянам зажженных голубей и воробьев. Вот. – И замолчал.

Все ждали продолжения, но Аглай Трофимыч молчал. И все молчали.

– Послушай, мил человек Аглай Трофимыч, – прервал молчание Калика Переплывный, – поясни, в чем суть.

– А в том суть, – чуть погодя ответил Аглай Трофимыч, – что когда Полярная звезда и Южный крест сошлись, то это и был тот случай… В общем, Игорь и Ольга познали друг друга. А потом древляне убили Игоря, а потом Ольга спалила их нахрен, извините за грубость. А потом родился Олег. А потом он отомстил неразумным хазарам… – И опять замолчал в размышлении об извилистом пути развития нации.

– Так что если бы Полярная звезда с Южным Крестом не сошлись, то сейчас мы бы все были хазарами. А не только я один. И жили бы не в России, а в Хазарии.

И все замолчали. Действительно, это же надо! И неизвестно, как долго бы длилось это состояние исихазма, если бы всеведущий Нупидор не произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Полярная звезда и Южный Крест не могут сойтись по определению. Потому что находятся в разных местах на звездном небе…

И все с укором посмотрели на Аглая Трофимыча. Мол, пожилой уже человек, а такую чушь пытался всем впарить.

Но, оказывается, Нупидор свою речь не закончил.

– Хотя, – раздумчиво проговорил он, – это, может быть, было чудо… Верите же вы в непорочное зачатие…

– Ну, не все, – тихонько проговорил Аглай Трофимыч…

Но тем не менее все согласились, что Россия началась со встречи Полярной звезды и Южного Креста. Частично.

И после этого шкипер Аглай Трофимыч Циперович отдал команду Нупидору:

– Отдать концы!

Так вот Нупидор отдал концы, шкипер трижды крутанул ручкой и завел вечный двигатель. Аглай Трофимыч приказал лево руля, на что Сидоров Козел ответил «сам знаю», крутанул штурвал, и корвет «Вещий Олег» отвалил от причала райцентра Прикаменск. И вырулил на середину Харони. И поплыл дальше на восток. Потому что можно принять женский плач за часть соли земли Русской, но уж никак не за всю ее целиком.

Впереди стояли горы Каменного Пояса, в просторечье именуемого Гуралом. Названного так в честь реки Гурал, которая стекала с Пояса в южную сторону и почти вплотную, на расстоянии пистолетного выстрела, подходила к Харони. И аккурат в это время по Гуралу плыло изыскательное судно «Турманов», занимающееся поисками утонувшего в Гурале комдива Чагаева В.И. Под это дело в региональном бюджете была отдельная строка, обозначенная как «восстановление исторической памяти народа». А то с исчезновением анекдотов про Чагаева память о нем сильно подувяла. Лишь изредка в местных университетских кругах возникал спор, кто из двоих персонажей, Чагаев или Митька, интимничал с пулеметчицей Алкой, – но эта тема касалась лишь узкого круга и никак не могла привить патриотизм местной да и всей российской молодежи.

За несколько лет изысканий со дна было поднято много цветного металлолома и спасательный круг с надписью «Queen Mary» – судна, затонувшего в ХIX веке в Бермудском треугольнике и принесенного в реку Гурал при круговороте воды в природе.

Был найден скелет бродяги, который когда-то переехал Байкал, и, узнав от родной матери о смерти отца и братского звона кандалами в Сибири, отправился